Дегтярь Валерий Александрович

Алла Брук. Валерий Дегтярь: «Выходя на сцену, опять становлюсь идеалистом»
«Вечерний Петербург», 19 июня 2009
 
Его Лариосик в «Днях Турбиных», знаменитом спектакле Театра им. Комиссаржевской, - это был, конечно, удар в самое сердце. Такой беззащитности, немыслимой наивности и распахнутости в окружающий мир на сцене тогда не было, а теперь тем более нет. Потом Валерий Дегтярь играл очень разные роли - особенно после того, как сменил Комиссаржевку на БДТ; «взрослые» роли во всех отношениях - а идеализм, будто возведенный в принцип, все равно «просвечивает» почти в каждом герое. Те, кто уже успел посмотреть «Дона Карлоса», согласятся (не умаляя достоинств остальных артистов): на сцене не оторвать глаз именно от его героя. 
 
Дегтярь, конечно, театральный человек. Почти все, что было в кино, не стоит его работ в театре. И это даже не очень жалко: все идет как идет; и как показывает творческая биография артиста Дегтяря - в правильном направлении.
  
Ко мне все приходит с опозданием
 - Самая яркая встреча в кино - с Ильей Авербахом на «Объяснении в любви». Буквально одну минуту надо было прожить на экране, а режиссер ходил, взяв меня за плечо, и говорил, говорил, говорил... Это запомнилось. Запомнилась «Дикарка» с Юрием Павловым. С ним тоже было интересно, потому что он увидел во мне нечто отличное от того, что видит большинство окружающих. Я очень благодарен режиссерам Дмитрию Светозарову, Алексею Лебедеву, Игорю Москвитину, которые приглашают меня и даже иногда борются за меня с продюсерами, за что низкий им поклон. 
 
- Вы вообще в кино поздно пришли... 
- Очень. У меня роман с кино не сложился, только потихонечку завязывается, кажется. По-моему, сейчас в связи с кризисом, когда гонорары стали меньше, на первый план начал выходить «второй эшелон» - в кино, в сериалы стали приглашать тех, кто раньше сидел на скамейке запасных. 
- Это вы о себе так? 
- Да, о себе. Я понимаю, что ко мне все приходит с опозданием - я все время как будто опаздываю лет на десять. Не переживаю по этому поводу, нет - так уж я устроен. Но если бы мне сейчас дали сыграть некоторые из тех ролей, что играл когда-то, я бы все сделал по-другому. 
- Но про несложившийся роман с кино вы все же с сожалением говорите? 
- Нет, без сожаления, только с легкой грустью, потому что как должно быть, так и есть. Я никогда никому не завидовал, не рвался никуда, никого не отпихивал локтями, как мне кажется. И даже не все предложения принимал, когда чувствовал, что не нужно этого делать.
  
Очень люблю своих коллег
 - А в театре приходилось отказываться? 
 - Даже в театре. Несколько раз я приходил к режиссеру и просил снять меня с роли, которую, мне казалось, не должен был играть. И к большой моей радости, оказывался прав, потому что те актеры, которые в итоге их сыграли вместо меня, делали для себя шаг вперед. Для меня же это было бы только повторением уже пройденного. 
- Неужели вы не боялись ошибиться и упустить что-то? 
- Нет, не боялся. Раньше я не понимал слов, сказанных Александром Калягиным: «Есть счастье сыграть роль, и есть счастье ее не сыграть». А теперь понимаю. Все мои удачи - то, что я считаю удачами, - случались тогда, когда удавалось идти против амплуа. 
- А могли бы - если б чувствовали, что это ВАШЕ, - попросить роль? 
- Нет, наверное нет. У меня вообще нет стремления к борьбе. Когда я в детстве играл в шахматы и начинал выигрывать, мне всегда становилось жалко противника. И с партнерами по сцене так же. Я очень люблю своих коллег, очень. 
- Поразительно, что при этом нежелании и неумении толкаться у вас получилась такая карьера. 
- Да, как-то так получилось. Кто-то ведет меня все время в нужном направлении. Сначала Рубен Сергеевич Агамирзян поверил в меня и вел, тыкал носом, как котенка, чтобы я чему-то научился. Он говорил, что и зайца можно научить спички зажигать. В принципе я и был тем зайцем... Терпеть не могу, когда меня хвалят 
- Валерий Александрович, несколько лет назад вы говорили, что БДТ - то самое место, где вам комфортно. Сейчас, когда все громче говорят о глобальном кризисе этого театра, это по-прежнему так? 
- Да. Такое время - ну и что? Люди тоже не стали жить лучше, тем не менее они имеют силы это пережить. Важно, что и такой инструмент есть в театральном оркестре города. Давайте на секунду представим, что БДТ не стало. Я не думаю, что все будут рады. У этого театра есть свои зрители. Что, лишать их возможности приходить сюда? 
- Вас обижает критика? 
- Я не читаю критических статей. Просто потому, что знаю - хорошие слова меня расслабят... 
- Вы не любите, когда вас хвалят? 
- Агамирзян однажды сказал на худсовете: «Дегтяря хвалить нельзя». Очень точно сказал. Я и в жизни терпеть не могу, когда меня хвалят. А плохие рецензии не люблю. Нет, они не злят, просто критика должна быть конструктивной. 
- У вас в жизни есть свой критик - человек, которому вы доверяете? 
- Жена прежде всего. Потому что, во-первых, жена, во-вторых, актриса; в-третьих, человек, который знает обо мне достаточно много: мои многочисленные слабости, мои сильные стороны... Режиссеры - я им доверяю, как правило. Есть коллеги, обладающие удивительным чувством такта, - они умеют сказать, помочь, направить. Это счастье. 
- А на зрителей вы ориентируетесь? Меня поразили ваши слова о том, что зрители умнее вас. 
- Умнее, да - с одной стороны. С другой - они же как дети. Они приходят в театр, тратят свое время, не говоря уже про деньги. Есть, конечно, спектакли, которые пользуются... как бы это сказать... легким успехом. Но мы, актеры, в ответе за это. Нельзя играть то, что кажется глупым; нельзя изображать на сцене человека глупее себя. 
- Мне кажется, режиссер это инициирует. 
- Ну да, но это ведь вопрос выбора: ты можешь соглашаться, можешь - нет. Вот, например, если бы все артисты сговорились не сниматься в этих чудовищных сериалах, просто поставили продюсеров перед фактом - у продюсеров не было бы выхода, пришлось бы что-то предпринять. Но такое невозможно, правда? Ты откажешься - придет другой и сыграет то, что написано. Так и будет все продолжаться.
  
На сцене мечты могут сбыться
- Валерий Александрович, вы кажетесь человеком, который постоянно собой недоволен. Это так? 
- Да, это самоедством называется. Это меня губит, с одной стороны, с другой... До сих пор не понимаю, как случилось, что я пришел в эту профессию, зачем и почему. 
- Но какие-то догадки - после стольких лет в профессии - наверняка есть. 
- Я думаю, Господь вывел меня на эту дорогу, по которой я до сих пор иду. Как говорит маркиз Поза, которого я играю в спектакле «Дон Карлос»: «Я хотел бы осчастливить человечество». Вот и у меня, когда я заканчивал школу, были такие мысли. Что вот прочту я такую книжку, в которой будет написано обо всем. Мне казалось, если я выйду и скажу о том, что узнал, большому количеству людей, то мир изменится. 
- Но ведь практически так и получилось. 
- Вот мне и была дана возможность проверить свои догадки. Хотя, как любой человек, в юности бывший идеалистом, я постепенно становлюсь скептиком, тем не менее, выходя на сцену, я продолжаю верить в то, во что верил когда-то. Сцена меня спасает, если хотите. Это пространство, в котором мои мечты могут сбыться.
 
Беседовала Алла Брук

Татьяна Ткач. Театральный календарь: Народному артисту России Валерию Дегтярю недавно исполнилось 50 лет
Театральный Петербург. 2005. №17(97)
 
Народному артисту России Валерию Дегтярю недавно исполнилось 50 лет. Он служил в разных труппах, а теперь - один из ведущих артистов БДТ им. Г.А.Товстоногова.
 
Есть некая странность в актерской индивидуальности Валерия Дегтяря. И это позволяет говорить о том, что в театральном мире нашего богатого талантами города он всегда приметен и не похож на других. Хотя, казалось бы, его не причислишь ни к красавцам, ни к брутальным мужчинам, от которых теряют головы женщины. Ни, тем более, к героически настроенным романтикам, готовым во что бы то ни стало с шашкой наголо отстаивать свою правоту.
 
Черты лица его вполне обыкновенны, а голос не богат обертонами. И все же, персонажи Дегтяря узнаваемы, их всегда запоминаешь. Они живут какой-то своей жизнью, малопонятной другим, чуть отстраненно. Даже когда резвятся на вечеринках, как шалуны и вертопрахи, подобно Гастону из «Дамы с камелиями» в Театре им. В.Ф.Комиссаржевской, не покидает ощущение, что душой они в иных местах, недоступных взорам посторонним.
 
Начинал Валерий Дегтярь с ролей современной драматургии: Кулнгалиев в «Колыме» И.Дворецкого, Зверь в одноименной пьесе Гиндина и Синакевича, указчик в «Царском сне» В.Розова... В числе его первых персонажей был даже Пончик из сказки Н.Носова «Незнайка на Луне». Но малозначимых, проходных ролей Дегтярь почти не играл. Режиссеры доверяли актеру важные для их замыслов темы, используя особенность дарования Дегтяря притягивать к себе зрительское внимание, заставляя публику разгадывать помыслы его персонажей.
 
Нередко странность и необычность его героев были заявлены в самой драматургии. Он играл слепого музыканта в мелодраме Л.Герша «Эти свободные бабочки», сюжет которой чрезвычайно трогателен и сентиментален. Поначалу казалось, что разыгрывается обычная любовная история, где случайное знакомство двух молодых людей - музыканта и начинающей актрисы - обещало стать прологом к пикантному роману. Но вступали в права законы мелодрамы: оказывалось, что юноша, столь страстно жаждущий доказать миру собственную независимость, от рождения слеп. И только любовь, внезапно ворвавшаяся в его жизнь, помогала незрячему Дональду обрести гармонию с окружающим миром. Бродвейская пьеска давала актерам прекрасную возможность импровизировать, привнося в роль собственный жизненный опыт и личностное отношение к происходящему на сцене. И Валерий Дегтярь превращал своего несчастного героя в натуру незаурядную, во многом парадоксальную. Его Дональд обладал обостренной чувствительностью, словно внутренним взором прозревал недоступное другим, что делало его и до болезненности восприимчивым, и утонченно одухотворенным. При всей своей мягкости, временами мнительности, Дональд у Дегтяря был сосредоточенно упорен - будто подчинен идее, которую во что бы то ни стало призван осуществить.
 
Бывают странные в искусстве созвучья: сыгранная в пустячной мелодраме роль стала предвестником встречи актера с героем великого романа Ф.М.Достоевского. На сцене Театра им. Комиссаржевской сыграл он князя Мышкина в спектакле «Идиот». Постановка режиссера Валерия Гришко стала театральным событием 1992 года. При всей своей странности, инакости князь Мышкин Валерия Дегтяря был узнаваем. Как многие люди в ту пору, мучительно пытался разобраться он в том новом, непонятном, чуждом мире, ставшем новой реальностью, в мире, отвергнувшем прежние, казалось, навеки данные ценности, в мире, где все же надобно жить и любить ближних, одержимых безумием гордыни. Князь Лев Николаевич Мышкин был в том спектакле неприкаян, погружен в себя и одинок безмерно.
 
Одиночество ощущалось и в его героях-близнецах из «Приглашения в замок». Они вначале казались антагонистами, а в итоге воспринимались двумя ипостасями личности, не знающей средств избавления от гнетущего чувства бесцельности собственного существования. Эта роль не была бы особо примечательной для артиста, не свидетельствуй она о тонком лицедейском даре Валерия Дегтяря, столь поразившим публику в спектакле «Самоубийство влюбленных на острове Небесных Сетей», где сыграл он Рассказчика, комментирующего разыгрываемую на подмостках трагедию.
 
Особой страницей в биографии Валерия Дегтяря стали роли, сыгранные в Театре «Русская антреприза» им. А.Миронова. Спектакли с его участием - «Скандал в «Пассаже», «Сцены из супружеской жизни», «Страсти по Вертинскому», «Чудаки» -помогали осваивать артисту художественные миры Достоевского, Бергмана, Горького.
 
Любовная тема в его исполнении обретала звучание сугубо драматическое. О мучительном, страстном, изматывающем силы поединке, в который превращаются семейные отношения двух любящих друг друга людей, рассказывается в спектакле «Сцены из супружеской жизни» по киносценарию И.Бергмана. И этот герой Дегтяря оказывался одинок: в своем желании быть понятым другим он не способен вникать в чужую душу, даже самого близкого человека. Как, впрочем, и другой персонаж Дегтяря, литератор из горьковских «Чудаков».
 
Сокрушительным провалом многие считали спектакль «Близится век золотой», поставленный режиссером Климом (В. Клименко) на сцене Театра им. Ленсовета по прозе С.Моэма. Но именно после него участники, в том числе и Валерий Дегтярь, обрели новое качество сценического существования: при легкости, стремительности подачи текста доносить до зрителей объем и философскую глубину смысла. Дегтярь, не утратив характерной мягкости жеста, обрел поразительную точность сценической формы.
 
Сегодня Валерий Дегтярь - ведущий артист Большого драматического театра им. Г.А.Товстоногова. Первой его ролью, сыгранной на знаменитой сцене, стали «Прихоти Марианны» по пьесе А.Мюссе. 
 
Хотя в пышной театральности этой помпезной постановки душевные метания героев поблекли, Валерию Дегтярю все же удалось выдержать экзамен на профессионализм. Его благородного мечтателя Челио заметили и оценили. В «Аркадии» же Т. Стоппарда он предстал персонажем комическим, почти карикатурным. Его садовник Чейтер - поэт, правда, не желающий признавать скромность собственных дарований, он же - незадачливый муж, обеспокоенный вопросом чести, все существо коего преисполнено одиночеством, оно-то и вызываем сострадание зрителей.
 
Звездной ролью Дегтяря на подмостках БДТ стала роль Ивана в спектакле «ART» по пьесе Ясмины Реза. История трех друзей, утративших былое взаимопонимание из-за сущего пустяка, предстала моделью наших привычных отношений. Но артист сумел распознать в своем герое дар редкой добро IN и сделал его главным свойством. Он показал, что одиночество преодолимо, когда отрекаешься от себялюбия и эгоизма.
 
Во имя любви вступал в борьбу за трон Григорий Отрепьев в спектакле Темура Чхеидзе «Борис Годунов». Историческую трагедию Пушкина режиссер прочитал как трагедию совести. И потому доверил он роль бунтаря-самозванца Валерию Дегтярю, артисту, как мало кто другой, способному раскрыть метания души героя - развитие сценических событий определило внутреннее противостояние царя Бориса (Валерий Ивченко) и Лжедмитрия, их страдания, помыслы и мотивы самооправдания.
 
Почему люди поступают так, а не иначе? И дано ли самому человеку знать истинную первопричину своих поступков? Эти философские вопросы поднимаем Темур Чхеидзе в своей постановке пьесы М.Фрейма «Копенгаген», героями которой стали гениальные физики XX столетия Нильс Бор и Вернер Гейзенберг, создатели атомной бомбы. Учитель и ученик на встрече в оккупированном Копенгагене размышляют и спорят о задачах науки, об ответственности ученых за возможные последствия научных открытий. Играя Гейзенберга, показывая парадоксы человеческой на туры, Валерий Дегтярь заставляет нас размышлять над тайнами людских устремлений, их порой непредсказуемыми последствиями.
 
Конечно, тайной души человека призван заниматься любой актер. Однако Валерий Дегтярь умеем увлечь этой тайной зрителей, и помочь им заглянул» в себя, и постараться понять другого, бережней относиться к людям - в каждом из нас много загадок.

Ольга Егошина. Бандита играл три минуты
Новые новости, 21 апреля 2005
 
Валерий Дегтярь – один из самых востребованных актеров Санкт-Петербурга. Много занят в репертуаре Большого драматического театра (БДТ) имени Товстоногова, играет и ставит спектакли в театре «Русская Антреприза» имени Андрея Миронова. В последнее время часто снимается в кино и на телевидении – в популярных ныне сериалах. О своих успехах и неудачах на поприще сериалов, режиссуры и в актерской деятельности Валерий ДЕГТЯРЬ рассказал «Новым Известиям».
 
– Валерий Александрович, у вас не возникает конфликтов в театре из-за того, что вы так заняты «на стороне»? 
 
– Кино – часть моей жизни. Я не умею делить: эта часть – театр, эта – кино. Все как-то существует вместе. И от этого все проблемы. Договориться можно всегда, было бы желание. Я ведь поздно начал сниматься. У меня с кино не складывалось до 45 лет. Однажды после института я мелькнул на экране на три минуты – и все. Мама Ильи Авербаха была нашим педагогом по сценической речи. Мы с ним столкнулись на ее дне рождения. И она вдруг сказала сыну: «Сними вот их!» И он действительно несколько человек снял. У меня была крохотная роль бандита. Но во время съемок он где-то минут сорок водил меня за руку по студии и рассказывал о фильме, о замысле. Так подробно, как будто я играю главную роль. Это запомнилось. А потом была пауза. И я понял, что кино – это не мое. В сериалах я играл таких Иванушек-дурачков, простых и добрых. А потом была встреча с Юрием Павловым на «Дикарке», я сыграл Малькова, человека действия. И теперь кино для меня – важная составляющая жизни.
 
– Несколько лет назад вы впервые выступили в качестве театрального режиссера. Ищете новое поле деятельности?
 
– Когда ты молодой, тебе кажется, что хороший спектакль изменит мир. Вот его посмотрят, и все станут лучше – весь зрительный зал. С годами понимаешь, что главная ценность в том, что ты сам как-то меняешься в процессе работы, что-то происходит с тобой, с твоими партнерами. Ради этого и берусь за постановки, пробую. А как мы повлияем на мир вокруг нас? Помню, я играл слепого человека в спектакле «Эти свободные бабочки». И как-то на улице ко мне подошла женщина и сказала, что у нее слепой сын. Они были на этом спектакле, и после него у них с сыном появился какой-то островок надежды. Она поблагодарила меня. 
 
– Актеры довольно четко делятся на два типа. Одни удовлетворены собой, своей жизнью, своей работой. Другим всегда не нравится то, как и что они делают. К какому типу относитесь вы?
 
– Точно не к первому. Мне кажется, что довольные люди – это вообще вымирающий тип. Хотя сам я очень люблю довольных людей, позитивных, заражающих тебя довольством собой и окружающими. Они радуют взор. Но сам так не умею, тут я – самоед. Мне всегда кажется, что можно сыграть лучше. Найти другие краски, что-то сделать точнее. И это очень мешает и в профессии, и по жизни. Не хватает здорового эгоизма: через что-то переступить, что-то потребовать, что-то выхватить. Я и на сцене больше люблю «подыгрывать», быть на втором плане. Но это постоянная неудовлетворенность собой и помогает тоже. Все время что-то делаешь, ищешь, и, когда проходит время, партнеры вдруг говорят: «Ты раньше плохо играл, а сейчас начал играть лучше». Иногда я вообще сомневаюсь, что занимаюсь своим делом. Периодически возникает чувство, что пора уходить из профессии.
 
– Вам вроде бы грех жаловаться. Немногие питерские актеры могут похвастаться такой востребованностью. 
 
– Я не жалуюсь на свою жизнь. Я же вижу, как живут мои коллеги, которые «стреляют» друг у друга по сто рублей до зарплаты. У меня нет хотя бы этих материальных проблем. Заработки на съемках, в антрепризах дают определенную независимость, возможность хотя бы об этом не думать. Когда я говорю о недовольстве собой, то не имею в виду, что мне мало платят. Или недодают какие-то роли. Недовольство мое исключительно внутреннее. Я не своей профессией недоволен, а собой. Помню, когда после института пришел в Театр Комиссаржевской, одна очень хорошая актриса посмотрела на меня и сказала: «И ЭТО будет актером?!» Потом мы с ней играли вместе, очень подружились, но первая реакция на меня была такая. Да и на курсе все недоумевали: чего это наш мастер Агамирзян со мной возится, что он тут такое видит?
 
– Вы поступили в институт с первого раза, вам не пришлось как десяткам других «пробоваться» к разным мастерам, доказывать, что что-то собой представляете…
 
– Когда я поступал, слетел с третьего тура. Очень опечалился, конечно, но твердо знал, что больше пробовать не буду. Амбиций доказывать что-то себе и кому-то у меня не было. А через пять дней пришло письмо, что я допускаюсь к дальнейшей сдаче. И я опять оказался там, в ЛГИТМиКе.
 
– До БДТ вы сменили несколько театров. Искали себя? Своего режиссера? Или просто так получалось по жизни?
 
– Скорее последнее. Вот мы с вами шли по лестнице. Именно по ней я первый раз поднимался на встречу с Темуром Чхеидзе. Ему тогда шла показываться знакомая актриса, попросившая меня подыграть. Я подыграл. И вдруг он спросил: «А не хотите перейти к нам?» Меня это ошеломило. Легендарный БДТ! Театр с какой-то особой атмосферой, своим воздухом, своим, ни на что не похожим пространством. Вы заметили, тут же все дороги ведут на сцену! Прошло несколько лет после того разговора. И вот я оказался здесь. И Чхеидзе предложил мне в «Борисе Годунове» роль Самозванца. Я даже не сразу понял, какого масштаба роль предлагают! Начались репетиции. Как-то раз Чхеидзе говорит: «Давайте сейчас покажите все ваши сцены подряд». И тут я понял: все, хочет снимать с роли. Говорю: «Темур Нодарович! Хотите снять – снимайте. Зачем же все сцены просматривать?» – «Вы не понимаете, это у меня метод: пройти с актером все его сцены подряд, выстроить роль». Меня отпустило. А потом была работа над «Копенгагеном». Опять он подал мне руку в тяжелый момент. 
 
– До этого вы играли в спектакле «Жорж Данден»... 
 
– Да, что-то там не сложилось со спектаклем. После премьеры ни один человек не зашел в гримерную, при встрече все опускали глаза. Настроение похоронное. И тут подходит Чхеидзе: «Вы – очень нужный в театре актер. Я вас прошу, освободите от съемок три месяца. Мы будем репетировать ежедневно». Так и вышло. Репетировали практически каждый день.

Алла Самохина. Тема с вариациями
«Петербургский театральный журнал», №4, 2001
 
На сцене БДТ играют спектакль о любви. О любви к женщине, хотя сама героиня ни разу не появится перед зрителем. Лишь таинственный образ ее незримо присутствует в диалоге двух мужчин, когда-то любимых и до сих пор любящих. И это справедливо, ведь любовь — не заслуга того, кого мы любим, а наша способность любить… 
 
Известный писатель Абель Знорко (Андрей Толубеев) опубликовал роман «Незавершенная любовь», в основу которого легла любовная переписка мужчины и женщины. То была реальная история: мужчина — сам Знорко, женщина — его возлюбленная Элен. Их роман был сознательно прерван, они расстались ради сохранения своей любви. Потом, долгих пятнадцать лет, Знорко получал от Элен письма, не ведая того, что Элен вышла замуж, а вскоре внезапно умерла. И вот уже десять лет как не она, а ее муж, учитель музыки Эрик Ларсен, сверяясь с черновиками писем Элен, продолжает переписку своей жены с писателем. Неизвестно, как долго длился бы этот обман, если бы однажды Абель Знорко не узнал, что неизлечимо болен. Решив перед смертью увидеть Элен в последний раз, он опубликовал переписку, надеясь тем самым спровоцировать приезд любимой женщины. Но вместо Элен к Абелю Знорко приехал, назвавшись журналистом, Эрик Ларсен (Валерий Дегтярь). Собственно, пьеса и начинается с этого таинственного приезда, ее действие развивается в обратной перспективе: встреча-беседа двух незнакомых мужчин раскручивает историю к ее началу. 
 
«Загадочные вариации» — спектакль крупных планов и точного профессионального партнерства. За дуэтом Андрея Толубеева и Валерия Дегтяря интересно следить — актеры как бы вдохновляются игрой друг друга. Оба достаточно известны и опытны, чтобы в строгом, решенном минимальными средствами спектакле, в отсутствие ярких зрелищных эффектов и собственно режиссуры, долго держать внимание зрителя, заставлять его вслушиваться-вдумываться в текст, следить за перипетиями диалога и действия. 
 
Итак, «они сошлись» — муж и любовник — такие непохожие, способные так по-разному любить: сдержанность Ларсена против вспыльчивости Знорко, покорность одного против строптивости другого, ламинарный поток против турбулентного. [...] 
 
Роль Ларсена для Валерия Дегтяря, конечно же, менее выигрышная, чем роль Знорко, но не менее сложная. Здесь нет той амплитуды переживаний, смены эмоций и состояний от любви до ненависти, от искренности до самообмана и т. д. Для Ларсена все это — пройденный этап. Он уже пережил и счастье любви, и душевное смятение, болезнь и смерть любимой, и необходимость продолжить переписку с неизвестным «соперником». Вся драма пережита и схоронена внутри, она не выплескивается в поступок. 
 
Дегтярь — актер тонкий, его драматический талант — по способу своего проявления - лиричен, в спектакле ему не чужда ирония, но ирония мягкая. Рисунок роли менее разнообразный, чем у Толубеева, но не менее яркий. За внешним спокойствием Дегтяря - Ларсена скрыто внутреннее волнение, глубокая нервная вибрация. Его герой тоже способен переживать сильные эмоции: в споре о том, кого же из двух Элен любила в действительности, спокойная интонация актера взмывает до крика. Ему есть что защищать, ведь любовь Ларсена и Элен была «реальна» («Влюбиться может каждый, а вот любить…»). Чувства героя трепетны и глубоки, он любил как муж, любовью повседневной, спокойной, тихой и ясной, прошедшей через болезнь и смерть. Любовь к Элен — его крест, и он, как человек, растворивший в другом собственное Я, имеет право в конце пути сказать: «Я — Элен». 
 
Ларсен обвиняет Знорко в том, что тот предал любимую сначала физически — отказавшись встречаться, потом духовно — опубликовав переписку (для Ларсена — интимную и святую). Но он прибывает на остров не как карающий судья. Все его признания происходят как бы помимо воли, в минуты смятения, кульминации охватившего чувства, почти на грани срыва, когда не удается сохранить душевное равновесие. Крик больной, измученной, израненной души — последний аргумент в цепи доказательств и утверждения своей любви. Он не выносит Знорко приговор, он, как врач, ставит диагноз: «Вы любите не любовь, а боль, которую она приносит. Вы любите не Элен, а тяжесть Вашего существования». Для Ларсена - Дегтяря в спектакле тоже происходит цепь «узнаваний», но иного рода — открытие Другого, и новое познание Элен через другого, и, конечно же, познание самого себя («В любви нечего открывать». — «Есть. Другого человека»). Он, как и Абель Знорко, заново проходит путь любви: от обиды, неприятия «соперника» до трогательной нежности к нему. Когда Знорко собирается поехать навестить могилу Элен, Ларсен превращается в заботливого друга — собирает чемодан, выбирает рубашку под цвет глаз Абеля, интимно интересуется, что лучше положить: плавки или трусы (повергая брутального Знорко в совершенное смущение). Милая, почти семейная, сцена вызывает усмешку понимания у проницательного зрителя. «Читатель ждет уж рифмы розы»… Но акцент, минуя сферу плотского, перемещается в сферу духовную. Дегтярь не играет внезапное открытие героем своей андрогинной природы, он выводит тему любви на другой, более высокий, философский уровень. Любовь как чистая субстанция, чувство, лишенное пола. Суть человеческого существования, головокружительная и неисчерпаемая тайна. Финальные, обращенные к Ларсену слова Знорко («Я напишу Вам…») — одновременно и победа и поражение обоих. Оба обречены на вечную муку (счастье) любви. 
 
В романе нобелевского лауреата отсутствовал финал, любовная переписка внезапно обрывалась. Кто знает, возможно, когда-нибудь она будет продолжена?

Елена Горфункель. Нельзя говорить последнее слово, пока идет жизнь
ИД «Первое сентября», 1999, №87
 
Мы встретились с Валерием Дегтярем в БДТ имени Товстоногова вскоре после премьеры “Бориса Годунова”. Он сыграл Самозванца и был представлен на соискание высшей петербургской театральной премии “Золотой софит” в номинации “лучшая мужская роль”. Между тем для театрального зрителя Дегтярь – имя новое или сравнительно новое. Интерес к актеру растет: Дегтярь, кажется, наверстывает годы сегодняшней работой – путь его к ней был неравномерным и непрямолинейным. Об этом состоялся наш разговор.
 
– Расскажите, пожалуйста, актером каких петербургских театров вы уже были?
 
– Очень долгое время я был артистом Театра имени В.Ф.Комиссаржевской, девятнадцать лет по трудовой книжке и еще три, когда был студентом, но уже играл. Потом пришлось сняться с якоря, и один сезон я просидел в Открытом театре, теперь опять Театре имени Ленсовета. После этого меня пригласили в БДТ. А кроме того, уже пятый сезон работаю в театре “Русская антреприза имени Андрея Миронова”. Эта работа мне помогает в самые трудные моменты жизни. О своем первом театре я сохранил самые лучшие воспоминания. Самое прекрасное из них – спектакль “Самоубийство влюбленных на острове небесных путей” режиссера В.Пази. Я часто вспоминаю этот спектакль – вряд ли мне еще придется пережить нечто подобное. По творческому ощущению это подарок судьбы. После “Самоубийства влюбленных” появилась радость от того, что ты способен что-то держать в руках. Наступает момент, когда артист может себе сказать: “Это ты делаешь хорошо”.
 
– Вы производите впечатление человека, постоянно в себе неуверенного.
 
– К сожалению, так оно и есть. Этот комплекс у меня с самого начала, я даже не знал, кем хочу быть, и тем более не думал об актерской профессии. Я пошел на экзамен в театральный институт вместе с товарищем, который как раз хотел стать актером. Третий тур я не прошел, чему не удивился, потому что не верил в свое призвание. А потом мне прислали повестку из института, что есть вакансия, я сдал еще экзамен и стал студентом Р.С.Агамирзяна. И учился так, что никого, в том числе и себя, особенно не радовал. Мои соученики в меня не верили. А когда меня хвалили, я тем более в себя не верил. Агамирзян говорил: “Дегтяря нельзя хвалить”.
 
– Долгая и почти незаметная творческая жизнь, и вдруг – крутой перелом, “подарки судьбы”, как вы говорите. Что же произошло?
 
– Там, в моем длинном прошлом, утверждалось ощущение, что надо что-то делать всерьез, если даже ты не очень знаешь, что именно. Рубен Сергеевич давал мне возможность работать, потому что, как мне кажется, примерно таким, как я, был для него современный молодой человек. С улицы, из толпы. Думаю, что никакой другой режиссер в то время во мне вообще ничего бы не увидел. 
 
Потом возник “Идиот”. Тут мне нечего сказать. Разве можно играть эту роль в городе, где жил Смоктуновский, где видели его в роли Мышкина? Сейчас, когда все мучения забыты, мне кажется, что я сыграл бы эту роль как должно, пусть даже Иннокентий Михайлович стоит где-то и не позволяет. А роль моя.
 
– Даже “Идиот” вас не остановил... вы покинули Театр Комиссаржевской. Почему?
 
– Сейчас я уже могу говорить, что так должно было случиться, что актеру необходимо меняться и менять предлагаемые обстоятельства. Иначе попадаешь в круг, из которого не сможешь вырваться. Все нормально, ты всех знаешь, тебя все знают, делаешь все вроде бы хорошо – но не больше. Я сам решил уйти. Это был 1996 год. В Открытом театре я встретился с Климом в спектакле “Близится век золотой” по пьесе С.Моэма. Я ничего не знал о такой режиссуре, она оказалась необычайной, увлекательной. Общение с Климом мне очень много дало. Спектакль с большим трудом, но все-таки вышел, прошел два раза и навсегда исчез.
 
Приглашение режиссера Н.Пинигина в БДТ последовало внезапно. Сначала поработать в “Прихотях Марианны” А.Мюссе, потом, опять вдруг, я получил приглашение Г.Дитятковского войти в спектакль “Отец” А.Стриндберга. Но это было участие в спектаклях пока что чужого театра, и я понял, что настал момент выбирать между Открытым театром и БДТ. Я стоял на распутье и пошел туда, где точно голову снесут, а в результате – общение с замечательными режиссерами, замечательными актерами.
 
– С кем общение?
 
– Совсем маленькая роль, но в замечательном спектакле “Отец” рядом с великим (не побоюсь этого слова) Дрейденом, которого я вообще не знал до этой встречи, а знал только мифы и легенды о нем. Рядом с великой М.А.Призван-Соколовой, Еленой Поповой, Георгием Штилем, Васей Реутовым. О режиссере, Георгии Дитятковском, я тоже ничего не знал и тоже много слышал. Репетиции “Отца” были тяжелейшими.
 
Я до сих пор не уверен в своем Самозванце. В каждой роли я сомневаюсь, но когда роль не имеет аналога, мне легче. Раз не было, значит, в космосе не летает та энергия, которая может мне помешать, как в случае с Мышкиным.
 
– Из нашего разговора получается, что роль – ключ к себе.
 
– Наверное, вы правы. Роли остаются на месте, а я делаю несколько шагов вперед. Правда, сомнения тоже остаются. Это ведь происходит не только с актером – вообще с человеком. Нельзя говорить последнее слово, пока идет жизнь. Раз мне дали сыграть Самозванца, значит, кто-то во мне его увидел. А я в ответ его показал, как умею. А если бы роль не дали, ни я, ни кто-то другой не увидел бы того, что глубоко скрыто в этом человеке.
 
– Для вас профессия актера – путь самопознания. Для такого пути вроде бы не нужны техника, образование, школа. А между тем, когда я вижу вас на сцене, я понимаю, что роль сделана, отточена. Как совмещаются медитация и игра, рефлексия и театр? Для вас главное – наитие?
 
– Вопрос интересный, я об этом никогда не думал. Мандельштама спрашивали: почему вы стихи пишете? А он отвечал: я не пишу, я записываю. Если бы несколько лет назад мне сказали, что я могу делать на сцене то, что делаю сейчас, я бы только посмеялся. Не знаю, откуда это приходит. Я знаю, что Сережа Дрейден готовится к спектаклю, слушает музыку, повторяет какие-то истории, вводит себя в нужное состояние. Вот это работа! Я так работать не умею.
 
– Давайте вернемся к “Борису Годунову”.
 
– Во время репетиций возник прекрасный климат. Режиссер Тимур Чхеидзе поверил мне и дал свободу. Естественно, он подсказывал, вел, но не давил. Когда назначили прогон сцен с Самозванцем, Дегтярь тут же решил, что снимают. На репетиции я подошел и спросил: “Тимур Нодарович, вы мне скажите прямо, я не устраиваю вас?” Сказали бы мне “нет” – я бы страшно переживал, но бороться не стал бы. Ну а с Самозванцем та страшнейшая репетиция прошла, и мы двинулись дальше. Беда моя в том, что мне вечно не хватает процентов пяти до выполнения задуманного. Внутри я знаю как, а выразить до конца не могу. Где-то я читал, что театр жив как раз повторением и прибавлением к этому повтору по крупице чего-то нового. Поэтому мой страх по поводу Иннокентия Михайловича беспредметен, но я ничего с ним не могу сделать.
 
– Здесь, в БДТ, очень много великих теней. Как они к вам относятся?
 
– Тени хорошие, добрые. Еще на репетициях “Прихотей Марианны” я заметил, что все в этом здании, в этом театре направлено на сцену. Только через сцену, в ее поле можно сжиться с театром, в который ты пришел. Поначалу было тяжело. Я ходил только до своей гримерки и обратно. Я и так не говорливый, а тут в первое время начал шептать. Сейчас чувствую, что пространство и мое тоже. 

Екатерина Гороховская. Здравствуй, Христиан-Теодор! Здравствуй, Теодор-Христиан!
«Петербургский театральный журнал», 1999, №18-19
 
Герои Валерия Дегтяря часто одеты в черное. Но в манере его игры - импрессионистическая размытость очертаний, трепетная сиюминутность момента, причудливая игра светотени. 
 
Голос страдающего альта. Гибкие, нервные пальцы сплетаются на уровне подбородка. Взгляд блуждает, напряженно ищет что-то, перебегая с предмета на предмет. Голос замрет на мгновение и, как с трамплина, нырнет вниз. Надбытовая интонация. Странность. Декаденский оттенок. 
 
Голос, пластика, мимика - все музыкально насквозь. Острое чувство ритма. Замер на цыпочках где-то на пике вздоха, тело - напряженная дуга, брови взметнулись вверх. Качнулся, кивнул головой и стремительно вышел плечом вперед, оставляя за собой шлейф своего сомнения, последний неоконченный жест.
 
Валерий Дегтярь - мое театральное детство. "Вы видели "Эти свободные бабочки"? Какой там Дегтярь, я рыдала!"; "Как, вы еще не посмотрели "Самоубийство влюбленных" ("Даму с камелиями", "Приглашение в замок")? Идите немедленно, Дегтярь гениально играет японца (француза, французов)!" Пламенные монологи произносились в основном подругами-театралками, постоянными зрительницами Комиссаржевки. Я им верила, шла в театр и рыдала на "Бабочках" два раза, на "Самоубийстве" - шесть раз, совсем не рыдала на "Даме с камелиями", вероятно, именно потому, что у артиста Дегтяря там была очень небольшая роль. 
 
Когда с моих глаз спала пелена, сентиментальная любовь к Дегтярю сменилась острым интересом. Ибо в нашем театральном пространстве существует феномен Валерия Дегтяря, чей талант именно сейчас набирает силу и подлинную драматическую мощь. 
 
Он жил негромкой славой очень хорошего, тонкого, профессионального артиста. Зрители 80-х помнили и любили его Лариосика из "Дней Турбиных" - милого трогательного мальчика-поэта. Этот образ стал в свое время "визитной карточкой" артиста, квинтэссенцией "чеховского начала" его актерской природы. Хороший человек, которому и "перед собакой неловко". Казалось, он играет себя, выплескивая на сцену собственную мягкость, собственную застенчивость, собственное стремление к гармонии, тихую упоительную радость и "глубоко и навсегда поселившуюся уверенность в изначальной справедливости мира, в котором он обитал и который был так неуютен, суров к нему"1. "В нем (в Лариосике - Е.Г.) я ничего не придумал. Все откуда-то появилось само: летящая походка, восторженность..."2 
 
Историческая ситуация, в которой оказался Валерий Дегтярь, очень близка той, что окружала булгаковского героя. И если собрать в один взвод всех сыгранных Дегтярем "юношей, открывающих для себя жизнь", странная выйдет картина. В них как в зеркале отразятся все причудливые катаклизмы нашего времени, постепенное изменение сознания. Герой Дегтяря не просто повзрослел. В нем, наряду с постоянной интеллигентской рефлексией, начала заявлять о себе изощренная холодная жесткая сила. Это способ защититься от жестокости жизни. И если Лариосик был неотделим от своего исполнителя, то сейчас можно говорить о мастерской тщательной выделке роли, о сознательном использовании артистом "светлого" и "темного" начал, свойственных его актерской природе. - Здравствуй, Христиан-Теодор! - Здравствуй, Теодор-Христиан!" Валерий Дегтярь был бы идеальным Ученым и идеальной Тенью в пьесе Шварца. 
 
Почти двадцать лет, сразу после окончания Театрального института в классе Рубена Агамирзяна, Дегтярь работал в театре Комиссаржевской, был занят практически во всех спектаклях, играл и главные, и эпизодические роли. Жесткая школа в театре Агамирзяна, со строгой дисциплиной и практически ежедневной занятостью, привила умение работать. И сейчас, оказываясь иногда в неумелых режиссерских руках, Валерий Дегтярь в состоянии выстроить себе роль, сохранив достоинство и человеческий облик. 
 
"Простак" в первых своих ролях (булгаковский Журден, Ламме Гудзак из "Тиля Уленшпигеля", бравый солдат Швейк), он стал и "молодым героем" Комиссаржевки (Бумбараш, Алеша Скворцов из "Баллады о солдате"). Волхвы, младшие сыновья и братья, молодые журналисты, герои детских сказок - Лариосик, не как роль, а как некое сущностное начало, энергетическое состояние, тихо, виновато улыбался в глубине каждой роли. Правда, на "хорошесть" обаятельных наивных героев иногда "падала тень". Жизнерадостен, улыбчив и ласков был штандантер-фюрер Кельнер ("Исповедь палача"), объясняющий своему шефу методику массовых убийств. Драматичны были сомнения, мучавшие Максима ("Максим в конце тысячелетия"). Не похож был на остальных героев Дегтяря одетый в шкуры, заросший густой щетиной Зверь ("Зверь") - тоже интеллигент, но как будто обретший мужественность в "облученную эпоху". Но все же это были роли "из одного кармана", использование одной стороны своей природы - природы светлого, мучающегося от отсутствия гармонии человека. 
 
Вершиной этого пути, по логике, должна была стать роль Льва Николаевича Мышкина, сыгранная Валерием Дегтярем в начале 90-х. 
 
Об "Идиоте" в постановке Валерия Гришко писали много и резко. Но при общем отрицательном отношении к спектаклю Дегтяря щадили, хотя и признавали единогласно - не вышло. 
 
Казалось бы, природа похожа. Но Мышкин, Князь-Христос, - не просто роль-миф, это некое энергетическое излучение, мощный поток света, характерный, неповторимый изгиб сознания и души. От героев Дегтяря, несомненно, шло излучение, оно было теплым, лирическим, с оттенком некоторой странности. Но взять на себя роль Спасителя он не мог. Впрочем, в нем никто особо и не нуждался - и в Спасителе, и в спасении.
  
Режиссерские "находки" не только не подчеркивали, но, напротив, всячески закрывали все каналы, по которым могла транслироваться зрителю светлая энергия Мышкина. Резкий луч падал сверху на коротко стриженную голову Мышкина-Дегтяря, так что глаза его оставались в тени. "Он утверждает только обыкновенную доброту реального человека без мистических экивоков и подмигиваний... Для спектакля, рассказывающего о петербургском однообразии и серости, без экстазов красоты, об ординарном убийстве на почве неприязненных отношений, о растерянной по разным углам человечности, - вполне достаточно. И как ни странно, в этом Мышкине есть нечто в самом деле спасительное - вовсе не для идеалистов, максималистов или философов, а для сегодняшнего человека"3. 
 
"Негромкий", трепетный, странный, с уже сложившейся характерной манерой речи - причудливая тонкая вязь - и нервной аритмичностью движений, Валерий Дегтярь - подвижный, текучий актерский материал. Его творческая жизнь в 90-е годы - процесс адаптации "интеллигентного таланта" к неинтеллигентному "смутному времени". 
 
В середине 90-х "Бывший Лариосик приобрел европейский лоск, заметно выправил осанку, пообтесался в продолжительных странствиях по жизни и, повзрослев, окончательно и бесповоротно утратил иллюзии, обменяв их на усталость"4. Таким был и Гастон Рье из "Дамы с камелиями", и мистер Астлей из "Игрока", и близнецы-антиподы Орас и Фредерик из "Приглашения в замок". 
 
В момент, когда уже никто, казалось, не ждал от артиста ничего принципиально нового, он проявился ярко и неожиданно в спектакле "Самоубийство влюбленных на острове небесных сетей" в постановке Владислава Пази в иной, непривычной для себя театральной системе. 
 
В этом спектакле по пьесе, написанной для японского кукольного театра, лицо актера было покрыто гримом-маской. Бледное лицо. Ярко выделены глаза и брови, трагически опущены уголки рта. Свойственная Дегтярю "пластическая аритмия" загнана в строгий, четкий пластический рисунок. 
 
Роль Рассказчика-Дегтяря в спектакле трудно переоценить. Здесь сошлось все - музыкальность, острое чувство ритма, мягкий юмор. Но Дегтярь не просто превосходно справлялся с ритмическим рисунком. Его Рассказчик был смысло- и формообразующим началом спектакля. Из-за маски, не нарушая условности жанра, выглядывал живой человек. Партнеры играли пьесу с определенной долей иронического отстранения. Дегтярь играл трагедию обреченных влюбленных, и это транслировалось почти на уровне подсознания. 
 
После ухода из театра Комиссаржевской Валерий Дегтярь активно реализует себя, кидаясь в антрепризные авантюры и работая с режиссерами разных школ, словно пробуя на вкус обретенную свободу. В Открытом театре был интересный опыт работы с Климом. Спектакль "Близится век золотой" недолго продержался в репертуаре, но многие утверждают, что Клим, с его пристрастием к "выпариванию" слов, созданию зыбкой, изменчивой атмосферы, нашел в лице Дегтяря, обладающего редкой способностью глубокого действенного созерцания на сцене, своего артиста.
 
В экспериментальном "сольном" существовании острее и четче зазвучала личная актерская тема. Герои Дегтяря чаще всего были "ведомыми" - не от собственной слабости, а от врожденной порядочности. Тема рефлексии, невозможности отстоять собственную позицию ясно проявилась в спектакле "Чудаки" по пьесе М.Горького "Дачники" в постановке Петра Шерешевского (Русская антреприза им. А.Миронова). Доктор-Дегтярь любит Елену, жену друга, и знает, что друг изменяет ей, но повлиять на ситуацию не может, так как не хочет причинять никому боль. Елена (Татьяна Кузнецова) несколько раз пытается спровоцировать себя на ответную измену, и самая подходящая для этого кандидатура - мрачный доктор с неизменной складкой на лбу. Страдания нравственные в нем почти переходят в страдания физические. Внутреннее напряжение и горечь прорываются в рваных, резких, неоконченных жестах. Занятые своими болями, бездумно и, в общем-то, жестоко обошлись с ним самые близкие ему люди. Он исчезает, рассеянно надев пальто на левую сторону, - словно вывернув наизнанку самого себя. 
 
Уйдя из Комиссаржевки в Открытый театр вслед за В. Пази, Валерий Дегтярь вскоре после исчезновения из репертуара спектакля "Близится век золотой" снова продолжил поиски режиссера в положении "свободного художника". Поиски привели его в БДТ, на сцене которого он дебютировал в спектакле "Прихоти Марианны" по пьесе А. Мюссе, сыграв роль Челио. 
 
Когда Альфред Мюссе писал свою пьесу, он наверняка предполагал в будущем существование на свете артиста Дегтяря. Но вряд ли он предполагал, что в постановке режиссера Николая Пинигина пьеса превратится в среднего уровня дефиле с элементами диалогов и небольшой порцией ужаса на закуску - в лице восстающего из гроба страдальца Челио.
 
Одетый в костюм Пьеро, который, надо сказать, ему очень к лицу и прекрасно сочетается с его слегка "декадентской" пластикой, Челио-Дегтярь дирижирует ансамблем носатых хихикающих монстров и выясняет отсутствующие отношения с красавицей Марианной (Елена Попова) с помощью друга-Арлекина (Михаил Морозов). Он элегантно носит обтягивающие белые брючки, изящно танцует менуэт, очень красиво умирает на подвешенных цепях. При этом создается ощущение, что ему неловко, как хорошему артисту и просто порядочному человеку, и он пытается хотя бы умереть драматически, но спектакль не дает ему на это ни малейшего шанса. 
 
После небольшой роли поэта-неудачника Эзры Чейтера в спектакле "Аркадия" по пьесе Т.Стоппарда Дегтярь сыграл еще в одном спектакле, поставленном Н. Пинигиным. 
 
Как уже отмечалось, пьесу Я. Реза "Арт" можно было бы с успехом поставить на радио. При постановке в драматическом театре такая пьеса предполагает изрядную режиссерскую фантазию или абсолютную самодостаточность актерского ансамбля. В данном случае режиссер вежливо самоустранился, отдав все на откуп актерам. 
 
В спектакле столкнулись актеры разных школ и разных "весовых категорий". Подобно своему герою Ивану, Дегтярь пристраивается к своим маститым и мастеровитым партнерам. Серж (Андрей Толубеев) и Марк (Геннадий Богачев) активно выясняют отношения, а Иван мечется между ними, находясь почти все время на грани нервного срыва. Его тонкая душевная организация сталкивается с апломбом Сержа и медвежьей напористостью Марка, так же как тонкая чувствительная актерская природа Дегтяря сталкивается в спектакле с ярким сочным методом Народных артистов. На белом холсте прихотливый художник смешал прозрачную акварель и роскошные масляные краски. Смесь получилась гремучая. 
 
Иван Дегтяря - вариант разменянного "мышкинства" - та же незащищенность, податливость обстоятельствам, драматизм "ведомого". Этот герой очень узнаваем, это, что называется, типичный "светлый" Дегтярь. Но если приглядеться пристальней - разница становится очевидной. Появляется тонкая ирония по поводу "беспозвоночности", безвольности, внутренней неуверенности в себе, грустная улыбка по поводу прежнего себя - речь, конечно, идет о сценическом образе. Так взрослый, умудренный жизненным опытом человек вспоминает себя подростком. Знакомые приемы даются легко, обаяние действует безотказно. 
 
Пастор в спектакле "Отец" по пьесе А.Стриндберга (реж. Г.Дитятковский) не только не обаятелен, но почти лишен индивидуальных свойств. Роль эта во многом показательна для Дегтяря.
  
За окном тоскливо воет нескончаемая вьюга. Пастор зябко кутается в большую шубу, из рукавов которой свешиваются на резинках варежки. В войне, развернувшейся между Ротмистром (Сергей Дрейден) и Лаурой (Елена Попова), он не занимает ничьей стороны. Он сам - наголову разбитый солдат семейного фронта. В нем не осталось почти ничего мужского. И дело не только в рясе священника (герои Дегтяря вообще чаще решают общечеловеческие, нежели сугубо "мужские" проблемы). Он не способен на поступок и успешно старается забыть о своем поражении. Рукавички предательски болтаются на резинках. От него остались только какие-то полустертые жесты-штампы. Приготовившись сделать внушение провинившемуся солдату, он развернет стул спинкой к себе, построив привычную кафедру, сложит на груди ладони, на его лице появится умиленно-внимательная улыбка. Но все это он проделывает автоматически, какая-то "зомбированность" есть в этом Пасторе. 
 
Только однажды в нем проснется подлинный нерв - когда он узнает о болезни Ротмистра. Тогда он словно очнется на миг, будет метаться по комнате, схватив за плечи сестру Лауру, сильно тряхнет ее, будет грозить ей пальцем. И в этом беспомощном бунте прозвучит немой крик: "Вам мало того, что вы сделали со мной?" 
 
Именно судьба человеческая, а не судьба народная, занимает постановщика "Бориса Годунова" в БДТ. Самозванец Валерия Дегтяря стал настоящим событием сезона и обнаружил в артисте способность не просто мягко "лучиться", а выбрасывать в зал мощные энергетические заряды. Еще более неожиданным стало то, что заряды эти - с отрицательным знаком. 
 
В строгом лаконичном спектакле Темура Чхеидзе нет места любви. Речь идет о власти и совести. Среди тревожного мерцания толстых церковных свечей на авансцене, в полутьме, на фоне еле слышного музыкального гула быстро и бесшумно пересекают сцену люди в длинных боярских одеждах. На черной стене, изогнувшейся дугой, играют отблески пламени - горит ли город, постоянно находящийся на грани бунта, мучается ли душа царя-детоубийцы, всполохи ли это битвы, которой, кажется, не будет конца. 
 
Темная сила подняла голову и взглянула нам в лицо глазами Гришки Отрепьева. Впрочем, у этого существа не было имени до того, как он назвался именем мертвеца.
 
Резкое движение у левого портала заставляет вздрогнуть. Будущий Самозванец проснулся от кошмара и теперь постепенно приходит в себя, поправляя осторожным, паучьим жестом длинные волосы-пакли. Он ходит осторожно, бесшумно переступая с ноги на ногу, словно стараясь не обнаружить, не расплескать затаившуюся в нем темную болезненную силу. Голос его тих, но в глазах светится мрачным светом мучительная мысль. Он задает Пимену (Кирилл Лавров) давно обдуманные вопросы, и котомка его уже собрана. Оставшись один, он быстро и с каким-то внутренним отвращением перекрестится, будто перечеркивая прошлое и, встав на колени, тихо, жарко заговорит. 
 
Глаза Отрепьева-Дегтяря светятся фанатичным огнем. Из неопределенного существа, некоего сгустка нейтральной силы, которую можно употребить как во зло, так и во благо, он, восставший против царя-убийцы, сам превращается в убийцу. 
 
Когда он появится в следующий раз, волосы его будут коротко острижены и тщательно зализаны назад - чтобы ничто не напоминало о времени, когда он сидел в подполье, выжидая своего часа. Перед нами холодный вельможа с жестко сжатыми губами, еще одетый в черную рясу, спрятанную под тяжелой богатой шубой. Он одержим одной идеей - властью - и стремится к ней, по дороге постепенно "отслаивая" чешуйки прошлого.
  
Знаменитая сцена у фонтана с Мариной (Елена Попова) превратилась в торопливый обмен письмами и короткую встречу, когда произошла заминка. Холодно, с каким-то сладострастным честолюбием, чеканя каждое слово, Самозванец сообщает Марине, что настоящий царевич убит, учтиво кивает, будто прощаясь, выходит. Вдруг появляется снова, резко кидается к ее ногам и почти с ненавистью, по-звериному изгибаясь, открывает ей правду о себе. Он сгибается под ее презрительными словами, но, услышав угрозу, издает короткий стон-рык и по-хозяйски обхватывает Марину рукой за шею. "Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь?" Короткий бесстрастный поцелуй - и он ложится на скамью, устало прикрыв рукой глаза. 
 
Минуты сомнений редки. Тревога по-настоящему охватывает его на русской границе - слишком дорогой ценой достанется ему справедливость, ради которой по его приказу враги ступят на русскую землю. Когда же ему удастся про это забыть - появится стремительный, азартный, разлакомившийся властью человек. Победно улыбающийся тиран, освещенный тусклым лучом на заднем плане в финале спектакля, он ничем не напоминает того существа из кельи Пимена, каким был когда-то. Марина прохаживается по территории своего нового царства, улыбается Самозванец, а багровые отблески на стене не стихают. Конец спектакля - начало следующей трагедии, следующего звена в вечной цепочке российских государственных потрясений. 
 
Валерий Дегтярь - артист своего сумбурного, "безгеройного" времени. Сейчас он, кажется, прочно закрепился в БДТ. Насколько будут использованы возможности его "двойной" актерской природы, сыграет ли Валерий Дегтярь Яго и Мальволио, Соленого и Войницкого, Тартюфа или одну из масок в сказке Гоцци? Во всяком случае, присутствие этой легкой, прозрачной краски в актерской палитре нашего города тем более ценно, что интеллигентный талант - большая редкость.