Ольга Егошина

Бандита играл три минуты 

Новые новости 

21 апреля 2005


 
Валерий Дегтярь – один из самых востребованных актеров Санкт-Петербурга. Много занят в репертуаре Большого драматического театра (БДТ) имени Товстоногова, играет и ставит спектакли в театре «Русская Антреприза» имени Андрея Миронова. В последнее время часто снимается в кино и на телевидении – в популярных ныне сериалах. О своих успехах и неудачах на поприще сериалов, режиссуры и в актерской деятельности Валерий ДЕГТЯРЬ рассказал «Новым Известиям».
 
– Валерий Александрович, у вас не возникает конфликтов в театре из-за того, что вы так заняты «на стороне»? 
 
– Кино – часть моей жизни. Я не умею делить: эта часть – театр, эта – кино. Все как-то существует вместе. И от этого все проблемы. Договориться можно всегда, было бы желание. Я ведь поздно начал сниматься. У меня с кино не складывалось до 45 лет. Однажды после института я мелькнул на экране на три минуты – и все. Мама Ильи Авербаха была нашим педагогом по сценической речи. Мы с ним столкнулись на ее дне рождения. И она вдруг сказала сыну: «Сними вот их!» И он действительно несколько человек снял. У меня была крохотная роль бандита. Но во время съемок он где-то минут сорок водил меня за руку по студии и рассказывал о фильме, о замысле. Так подробно, как будто я играю главную роль. Это запомнилось. А потом была пауза. И я понял, что кино – это не мое. В сериалах я играл таких Иванушек-дурачков, простых и добрых. А потом была встреча с Юрием Павловым на «Дикарке», я сыграл Малькова, человека действия. И теперь кино для меня – важная составляющая жизни.
 
– Несколько лет назад вы впервые выступили в качестве театрального режиссера. Ищете новое поле деятельности?
 
– Когда ты молодой, тебе кажется, что хороший спектакль изменит мир. Вот его посмотрят, и все станут лучше – весь зрительный зал. С годами понимаешь, что главная ценность в том, что ты сам как-то меняешься в процессе работы, что-то происходит с тобой, с твоими партнерами. Ради этого и берусь за постановки, пробую. А как мы повлияем на мир вокруг нас? Помню, я играл слепого человека в спектакле «Эти свободные бабочки». И как-то на улице ко мне подошла женщина и сказала, что у нее слепой сын. Они были на этом спектакле, и после него у них с сыном появился какой-то островок надежды. Она поблагодарила меня. 
 
– Актеры довольно четко делятся на два типа. Одни удовлетворены собой, своей жизнью, своей работой. Другим всегда не нравится то, как и что они делают. К какому типу относитесь вы?
 
– Точно не к первому. Мне кажется, что довольные люди – это вообще вымирающий тип. Хотя сам я очень люблю довольных людей, позитивных, заражающих тебя довольством собой и окружающими. Они радуют взор. Но сам так не умею, тут я – самоед. Мне всегда кажется, что можно сыграть лучше. Найти другие краски, что-то сделать точнее. И это очень мешает и в профессии, и по жизни. Не хватает здорового эгоизма: через что-то переступить, что-то потребовать, что-то выхватить. Я и на сцене больше люблю «подыгрывать», быть на втором плане. Но это постоянная неудовлетворенность собой и помогает тоже. Все время что-то делаешь, ищешь, и, когда проходит время, партнеры вдруг говорят: «Ты раньше плохо играл, а сейчас начал играть лучше». Иногда я вообще сомневаюсь, что занимаюсь своим делом. Периодически возникает чувство, что пора уходить из профессии.
 
– Вам вроде бы грех жаловаться. Немногие питерские актеры могут похвастаться такой востребованностью. 
 
– Я не жалуюсь на свою жизнь. Я же вижу, как живут мои коллеги, которые «стреляют» друг у друга по сто рублей до зарплаты. У меня нет хотя бы этих материальных проблем. Заработки на съемках, в антрепризах дают определенную независимость, возможность хотя бы об этом не думать. Когда я говорю о недовольстве собой, то не имею в виду, что мне мало платят. Или недодают какие-то роли. Недовольство мое исключительно внутреннее. Я не своей профессией недоволен, а собой. Помню, когда после института пришел в Театр Комиссаржевской, одна очень хорошая актриса посмотрела на меня и сказала: «И ЭТО будет актером?!» Потом мы с ней играли вместе, очень подружились, но первая реакция на меня была такая. Да и на курсе все недоумевали: чего это наш мастер Агамирзян со мной возится, что он тут такое видит?
 
– Вы поступили в институт с первого раза, вам не пришлось как десяткам других «пробоваться» к разным мастерам, доказывать, что что-то собой представляете…
 
– Когда я поступал, слетел с третьего тура. Очень опечалился, конечно, но твердо знал, что больше пробовать не буду. Амбиций доказывать что-то себе и кому-то у меня не было. А через пять дней пришло письмо, что я допускаюсь к дальнейшей сдаче. И я опять оказался там, в ЛГИТМиКе.
 
– До БДТ вы сменили несколько театров. Искали себя? Своего режиссера? Или просто так получалось по жизни?
 
– Скорее последнее. Вот мы с вами шли по лестнице. Именно по ней я первый раз поднимался на встречу с Темуром Чхеидзе. Ему тогда шла показываться знакомая актриса, попросившая меня подыграть. Я подыграл. И вдруг он спросил: «А не хотите перейти к нам?» Меня это ошеломило. Легендарный БДТ! Театр с какой-то особой атмосферой, своим воздухом, своим, ни на что не похожим пространством. Вы заметили, тут же все дороги ведут на сцену! Прошло несколько лет после того разговора. И вот я оказался здесь. И Чхеидзе предложил мне в «Борисе Годунове» роль Самозванца. Я даже не сразу понял, какого масштаба роль предлагают! Начались репетиции. Как-то раз Чхеидзе говорит: «Давайте сейчас покажите все ваши сцены подряд». И тут я понял: все, хочет снимать с роли. Говорю: «Темур Нодарович! Хотите снять – снимайте. Зачем же все сцены просматривать?» – «Вы не понимаете, это у меня метод: пройти с актером все его сцены подряд, выстроить роль». Меня отпустило. А потом была работа над «Копенгагеном». Опять он подал мне руку в тяжелый момент. 
 
– До этого вы играли в спектакле «Жорж Данден»... 
 
– Да, что-то там не сложилось со спектаклем. После премьеры ни один человек не зашел в гримерную, при встрече все опускали глаза. Настроение похоронное. И тут подходит Чхеидзе: «Вы – очень нужный в театре актер. Я вас прошу, освободите от съемок три месяца. Мы будем репетировать ежедневно». Так и вышло. Репетировали практически каждый день.