Почему именно Островского называют отцом русского театра? И до Островского на Руси пьесы писали. Да, писали. Но как-то всё не то. Классицистов, вроде Сумарокова и Хераскова, в расчет не берем, заслуг, конечно, не умаляем, свое дело они сделали, но слишком это всё далеко и архаично, язык сломишь. И всё же. К 1847 году (к этому времени относятся первые опыты Островского) Фонвизиным уже написан «Недоросль» (1782), Грибоедовым «Горе от ума» (1824), Пушкиным «Маленькие трагедии» (1832), а Гоголем «Ревизор» (1835). По большому счету, это – всё. На театре в основном играют переводные пьесы, часто развлекательного, водевильного характера на потребу кассе и публике – а всё потому, что своего, написанного понятным русским языком на серьезные, волнующие общество темы в России тех лет крайне мало (см. список выше).
Но вот на русскую сцену явился новый драматург – Александр Николаевич Островский – и всё исправил.
В своей работе «Обстоятельства, препятствующие развитию драматического искусства России» главные причины бедности сценической литературы драматург видит в цензуре, парализующей движение художественной мысли, а также в отсутствии должного авторского вознаграждения для писателей.
Что новаторского сделал Островский-драматург? Благодаря ему русский театр стал демократичным, он стал живым и понятным – не только аристократии, но и простым людям. На театральную сцену впервые вышел разнообразный русский народ – все эти купцы и купчихи вместе с их самоварами, бесконечными чаями и разговорами, мелкие чиновники с их такими же мелкими мечтами, какие-то шумные расторопные свахи и богомольные странницы-приживалки, разорившиеся дворяне и благородные бесприданницы с горячим сердцем и т. д. Вместе с героями был реформирован и язык пьесы. Островский, восхищающийся «сатирическим складом русского ума» и «богатым, метким языком» русского человека, наделяет этими качествами персонажей своих пьес. Речь героев Островского, несмотря на порядочное, для сегодняшнего дня, количество устаревших и просторечных слов, до сих пор понятна нам, людям XXI века. Ну а для современников драматурга эти языковые изменения и вовсе стали настоящим прорывом. Еще бы! Люди со сцены, наконец, заговорили как люди.
Конфликты для своих пьес Островский тоже заимствовал из жизни – из действительности «темного царства», которым для него была вся Россия. В своих текстах драматург решал важнейшие социальные задачи, вскрывая пороки и привычки русского человека – бюрократию, взяточничество, вещественные отношения между людьми.
Литературную известность Островскому принесла пьеса «Свои люди – сочтемся» (1849), а известность театральную – пьеса «Не в свои сани не садись», впервые поставленная в 1853 году в Малом театре. В дальнейшем тексты Островского (всего драматургом написано 47 оригинальных пьес и 8 в соавторстве) постоянно появлялись на подмостках русских театров, но чаще всего на сцене Малого театра в Москве и Александринского в Петербурге. История постановок Островского в петербургском БДТ началась значительно позже – прежде всего, это связано с молодостью нашего театра, родившегося в 1919 году в революционном Петрограде.
«Героическому народу – героический театр!» – сказал один из основателей БДТ, писатель Максим Горький, и репертуарная политика Большого драматического вполне соответствовала этому лозунгу. Задача БДТ тех лет – открыть «героическому народу» великую классическую драматургию, показать высшие образцы драматического искусства (преимущественно европейского). В Большом драматическом, согласно установке на «героическую трагедию, романтическую драму и высокую комедию», ставили Шиллера, Гольдони, Шекспира (их, к слову, часто переводил Островский, а Шекспир и вовсе был его любимым автором), но не Островского. Островский не был для БДТ главным драматургом, тем не менее, он всегда был драматургом почитаемым.
История постановок пьес Островского на сцене БДТ включает и большие удачи, и работы вполне ординарные, что в развитии театрального процесса естественно и нормально. Размышляя о спектаклях тех, давно прошедших лет, мы можем лишь догадываться, лишь предполагать, как это было. Первый спектакль по Островскому на сцене БДТ поставлен в 1933 году, к 110-летию драматурга – это «Доходное место» режиссера Владимира Люце и художника Леонида Чупятова, ученика Петрова-Водкина. От времени написания пьесы постановку в Большом драматическом отделяет более семидесяти лет, и очевидно, что всё, происходящее на сцене, это уже взгляд на Островского, на его мир, это уже трактовка, а вовсе не воспроизведение идентичности Замоскворечья. В искусстве наступила эпоха соцреализма, герои времени – новые люди, люди труда и силы, рабочий класс, комсомольцы, спортсмены. Именно они – достойные строители нового мира, безупречного социалистического рая, а старый мир с его «темным царством» и дикими порядками следует уничтожить, забыть. Неудивительно, что режиссеру Люце от комедии Островского ничуть не смешно: его, режиссера, в «Доходном месте» интересует не комедия – он видит в пьесе «трагедию русского идеализма». Именно поэтому постановщиком обострена линия главного героя, молодого чиновника Жадова, ставшего здесь чуть ли не двойником Чацкого из «Горя от ума». Именно поэтому был изменен даже финал пьесы: если у Островского Жадов уходил со сцены с гордо поднятой головой, то в постановке Люце герой оставался заложником системы, из которой и уходить особенно некуда – либо смириться, либо умереть.
История о том, как прогнившее общество уничтожает сильного, чистого душой человека, рассказывается и в «Бесприданнице», поставленной в 1935 году режиссером Сергеем Морщихином вместе с художником Александром Самохваловым (он, как и Чупятов, в свое время был учеником Петрова-Водкина). Коммунист Морщихин учился режиссуре у Константина Тверского, был актером Театра Первой художественной студии, а в 1929 году, вслед за учителем, пришел в БДТ, где поставил несколько спектаклей по современной советской драматургии и – «Бесприданницу» Островского. Для знаменитого художника Самохвалова спектакль в БДТ стал дебютом в качестве сценографа. Вынесенная на авансцену декорация дома Огудаловых превратилась у Самохвалова лишь в обозначение дома, в его останки, скелет, а крыша этого мертвого дома напоминала паутину, сеть, из которой так и не смогла вырваться главная героиня. Лариса в исполнении актрисы Ольги Казико уходила в смерть спокойно, без борьбы, воспринимая конец земной жизни как должное.
В 1941 году на Основной сцене театра режиссером Львом Рудником и художником Николаем Садовниковым поставлены «Волки и овцы». Художественный руководитель БДТ (1940–1944) режиссер Лев Рудник репетиции проводил под музыку, создававшую правильный настрой и атмосферу, – это должно было помочь артистам наработать, набрать необходимое для роли состояние от сцены к сцене. В 1943 году спектакль был возобновлен, художником постановки стал Александр Рыков, личность известная – в 20-е годы он был учеником Мейерхольда, входил в редакцию мейерхольдовского журнала «Любовь к трем апельсинам», занимался в художественной мастерской Мстислава Добужинского, а в театр пришел благодаря тесному творческому общению с Александром Головиным.
В 1948 году к 125-летию Островского в БДТ вновь выпустили «Бесприданницу», на этот раз постановщик был приглашен со стороны, им стал режиссер и художник Илья Шлепянов, интереснейшая фигура своего времени. В 20-е годы Шлепянов, как и многие, учился у Мейерхольда (окончил Государственные высшие режиссерские мастерские), но, в отличие от многих, Шлепянов еще студентом оформил три спектакля учителя, разработав новаторские приемы сценического оформления: подвижные щиты, трансформирующие сцену, вращающиеся концентрические круги-кольца, «звучащие декорации», собранные из полукруга висящих бамбуков, и др. В спектакле БДТ, сделанном спустя более два десятилетия после работы с мастером, ничего этого уже не было, как не было и учителя – Мейерхольда, а Илья Шлепянов был главным режиссером Ленинградского академического театра оперы и балета им. С. М. Кирова (сегодня – Мариинский театр). Постановку Шлепянова в БДТ ждали, заранее предвкушая, что «традиции будут встревожены, а общепринятые точки зрения на Островского опрокинуты навзничь». Так и вышло – спектакль оказался «дискуссионным». Начиная с распределения ролей (на роль Карандышева назначен Виталий Полицеймако, на роль Паратова – Бруно Фрейндлих, и т. д.), которое сочли «режиссерской дерзостью». Критика писала, что трактовка Шлепяновым Островского была любопытной, но несколько черно-белой, характеры отрицательных героев обозначены прямолинейно, без полутонов и нюансов, однако, всё искупал образ главной героини, Ларисы. Надо сказать, что следующей после Казико «бесприданницей» БДТ стала Нина Ольхина, выпускница студии при театре. Ее дебют называли «одним из первых крупных актерских дебютов на послевоенной сцене». На первый план режиссер Шлепянов выдвинул тему «растоптанного, подстреленного таланта Ларисы». Это была история про уничтожение художника, история гибели красоты.
Центральной в спектакле стала сцена исполнения Ларисой-Ольхиной романса «Он говорил мне…» Стоит также отметить трагическую (в трактовке Шлепянова) фигуру Робинзона (Василий Софронов) – он, шут и фигляр, падший человек, единственный здесь чувствовал внутреннюю красоту Ларисы, любовался, благоговел перед этой красотой, а в финале склонялся над телом погибшей девушки, оплакивая не только ее нелепо оборвавшуюся жизнь, но и всё искусство.
В 1851 году в Большом драматическом вышла «Снегурочка», постановщиком стал режиссер Иван Ефремов (в БДТ в должности художественного руководителя Ефремов проработал всего два года, успев поставить четыре спектакля). «Весенняя сказка» исполнялась под музыку Чайковского – это была полудрама-полуопера с пением, танцами, роскошными костюмами и массовыми сценами. Снегурочку играла Людмила Макарова, Леля – Владислав Стржельчик, Купаву – Нина Ольхина.
Следующая постановка по Островскому в нашем театре случилась спустя почти тридцать лет, и здесь мы переходим к легендарной фигуре в истории нашего театра, советскому режиссеру Георгию Товстоногову, пришедшему в БДТ им. М. Горького в 1959 году. За тридцать три года в должности главного режиссера Большого драматического Товстоногов поставил два спектакля по Островскому, оба оформил соратник Товстоногова, выдающийся сценограф и художник Эдуард Кочергин. Первая постановка, «Волки и овцы», выпущенная в 1980 году, стала игрой режиссера и артистов в Островского – легкой, изящной, шутливой, пародийной игрой. Режиссер нашел удачный подход к пьесе, использовав при работе с классической драматургией отстраняющий прием «театра в театре»: спектакль игрался с музыкальными сопровождениями, опереточно-балетными дивертисментами, суфлером, который громким театральным шепотом подсказывал героям, как вести себя в тот или иной момент… В результате действующие лица пародировали сами себя, не вызывая ни жалости, ни сострадания, а зритель понимал, что здесь всё – не по-настоящему, всё это шутка, театр. К сведению, в 1984 году на роль Глафиры в «Волках и овцах» была введена Алиса Фрейндлих – работа стала дебютом актрисы на сцене БДТ.
Второй спектакль Товстоногова по Островскому в БДТ – «На всякого мудреца довольно простоты» – вышел в 1985 году. Вне БДТ эту комедию Островского Товстоногов ставил, наверное, раз пять, из них дважды – с Кочергиным, в Национальном театре Хельсинки и в берлинском Шиллер-театре. В БДТ же смог поставить, только когда в труппе появился Валерий Ивченко – так был найден Глумов. Желчный интеллигент, циничный карикатурист в окружении объектов для карикатуры, Ивченко танцевал свою роль, его Глумов не знал меры, прикидывался паяцем и дурачком, растяпой и мямлей, молниеносно меняя маску за маской. Впрочем, критика была не слишком довольна постановкой – от мэтра ленинградской режиссуры ждали злободневности, следования повестке, так называемого «классового чутья», но Товстоногова интересовало другое. Пьеса Островский в его трактовке явилась поводом для актерской игры, импульсом для импровизации, возможностью показать на сцене чистое искусство театра во всей его радости и свободе.
Помимо постановочного таланта у Товстоногова, как известно, было феноменальное чутье на артистов, которых он «коллекционировал», собрав в БДТ самую сильную в СССР труппу. В спектаклях по Островскому был занят невероятно сильный актерский состав. Кроме упомянутого выше Валерия Ивченко основные роли исполняли Евгений Лебедев, Владислав Стржельчик, Олег Басилашвили, Валентина Ковель, Николай Трофимов, Эмилия Попова, Светлана Крючкова, Андрей Толубеев, Ольга Волкова, Геннадий Богачев.
В 1989 году на Малой сцене БДТ молодым режиссером Дмитрием Астраханом был поставлен спектакль «За чем пойдешь, то и найдешь», где инфантильного Мишу Бальзаминова играл артист Андрей Толубеев, совместив в своем герое «и Хлестакова, и Молчалина, и Глумова». В роли купчихи Белотеловой дебютировала новая актриса театра, Нина Усатова, появление которой в труппе БДТ стало большой удачей для театра.
В том же 1989 году Георгий Товстоногов ушел из жизни, в стране наступили 90-е годы, и для БДТ, оставшегося без главного режиссера, настали непростые времена – как в художественном, так и в материальном смысле. Спустя десять лет, в 1999 году, по приглашению художественного руководителя театра, артиста Кирилла Лаврова, режиссер Адольф Шапиро поставил спектакль «Лес». Актерский состав был основательным: пару Несчастливцева и Счастливцева играли Сергей Дрейден и Андрей Толубеев, Восьмибратова-отца – Сергей Лосев, Гурмыжскую – Марина Игнатова, Улиту – Мария Лаврова, Петю – Анатолий Петров. Сценография Эдуарда Кочергина сразу заявляла тему Театра, а «театральные намеки были разбросаны по всему спектаклю». Тем не менее, концовка «Леса» говорила о том, что настоящий Театр существует вне и помимо героев, существует незримо, вечно, и этот Театр – БДТ. Но какой БДТ? Когда в финале звучали, перебивая друг друга, голоса из товстоноговских спектаклей голоса легендарных артистов и знаменитого режиссера, – и на сцене, и в зрительном зале ощущалась печаль и ностальгия по тому, уже ушедшему Театру, по той невероятной силы художественной энергии, которой здесь больше нет.
Пространство спектакля «Таланты и поклонники», поставленного в 2001 году Николаем Пинигиным, художник Эдуард Кочергин оформил как альбом со старинными фотографиями. В духе «воспоминаний о былом» было сделано и музыкальное оформление спектакля с «Ноктюрном» Шопена в качестве главной темы. Режиссера Пинигина интересовал не социальный конфликт пьесы, а надежда на тихое счастье героев в будущем, где всё обязательно будет хорошо. Вышедшая в БДТ в 2007 году «Блажь!» по пьесе Островского и Невежина (режиссер – Геннадий Тростянецкий, художник – Владимир Фирер) была постановкой весьма громкой, если не сказать, необузданной. Дом помещицы Сарытовой был оформлен художником в ярких тонах – сочная листва, розовые цветы, сусальные золоченые колонны, пузатые ангелочки-путти – и напоминал сладкий расписной пряник. Но, как известно, сладкая еда не всегда полезна. Спектакль, несмотря на достойные актерские работы (удачно найденная комедийная пара – Нина Усатова и Андрей Феськов), событием театральной жизни не стал, актерский потенциал не нашел должного воплощения в режиссуре.
В 2016 году, впервые в истории БДТ, на Основной сцене театра была поставлена «Гроза», одна из самых известных драм Островского. Режиссером-постановщиком спектакля стал ведущий русский режиссер и, с 2013 года, художественный руководитель БДТ Андрей Могучий. Надо сказать, что к моменту выхода «Грозы» Могучему удалось вывести театр из затянувшегося творческого кризиса: имя БДТ вновь появилось на театральной карте страны, постановки получали высокие оценки профессиональной критики, а полные залы свидетельствовали, что легендарный театр обрел второе дыхание. Постановка «Грозы» стала очередной победой обновленного театра. Хрестоматийную пьесу о Катерине Кабановой режиссер Андрей Могучий поставил как трагедию, миф, страшную сказку о русской душе, открыв музыкально-поэтическую природу текста Островского. Черная глубина сцены, откуда вдруг возникают одетые в черное персонажи – жители выдуманного Островским, но такого узнаваемого маленького русского городка Калинова, и, в этом буквальном «темном царстве», плачущая Катерина в красном платье, сразу обозначенная здесь как чужая, чуждая, как жертва. Жертва, которая вскоре бросает вызов палачу – этому общественному мнению, традициям, порядкам. Протест героини не эгоистического характера, он случается потому лишь, что она не умеет и не хочет уметь того, с чем все здесь живут и давно смирились – Катерина не умеет лгать. Полюбив другого, Катерина (Ольга Ванькова/Александра Юдина) перестает говорить – она начинает петь, и поет она так, как дышит, поет там, где никто не может ни дышать, ни тем более петь. Никто, кроме Бориса, который здесь тоже иной, чужой (его роль исполняет Александр Кузнецов, приглашенный артист из Михайловского театра).
Проводником Катерины в спектакле режиссер делает Барыню (Ируте Венгалите), а спутниками ее мытарств – людей-ласточек, снующих между миром явным, земным, и скрытым, неземным. Барыня в этом спектакле никакая не сумасшедшая, она – добрая ведьма, вещунья, она знает больше других и про Катерину знает всё наперед.
На черных, расписных, как палехская шкатулка, занавесах – сюжеты из «Грозы»: пугающая жителей Калинова Москва, золотые звери и птицы (а золото, как мы знаем из фольклора, знак мира мертвых) и недолгое «житие Катерины»: встреча с Борисом, любовь, гроза, смерть… Известно, что на афише спектакля «Гроза» в БДТ должен был быть подзаголовок, отчасти наследующий древнерусским житийным традициям и дающий ясное представление о жанре постановки: «Сказание о Катерине, которая утопилась, но не умерла, а стала птицей».
В спектакле БДТ Катерина не умирает. Когда в финальной сцене жители города Калинова голосят о том, что «женщина в воду бросилась», Катерина уходит от них по дороге цветов (помост, соединяющий сцену и зрительный зал заимствован режиссером из театра Кабуки) – уходит в другую реальность, в свободный мир, где, конечно же, станет птицей.
