Несколько лет назад на одной из крошечных пограничных застав, на российско-китайской границе Светлана Крючкова читала стихи.
Казалось, молодые солдатики разучились дышать. Так они ее слушали. Потом актриса узнала, что в сельской больнице от рака погибает молодой учитель местной школы. У его кровати она долго читала Ахматову и Петровых, и измученный болезнью мужик улыбался сквозь слезы...
Потом мне позвонила его жена и тихо сказала в телефонную трубку: «Андрей умирал с фотографией Крючковой на груди».
Космос Ахматовой
— Светлана Николаевна, пресловутый финансовый кризис вы как-нибудь на себе чувствуете?
— Тут есть два момента, и положительный, и не очень. Работы стало меньше, меньше концертов, выступлений. Но у кризиса есть и свои плюсы. Я сейчас позволила себе поехать в санаторий, на полный курс лечения. Чего раньше сделать не могла, все времени не было. Сегодня время какое-то особенно суетное, все бросились как-то активно деньги зарабатывать. Деньги, безусловно, нужны, но не они главное, поверьте. Мне всегда платили меньше, чем другим актерам, даже сама не знаю почему. Никогда по этому поводу не выясняла отношения.
— В этом году исполняется сто двадцать лет со дня рождения Анны Ахматовой. У вас какое-то особое понимание всей глубины ее трагизма. Я слышал, как вы читаете ее стихи...
— У меня жизнь была непростая, я знаю, что такое безденежье, знаю, когда нечего есть. У меня не было своего жилья, череда хирургических операций, болезни... Все это я прошла, но моя жизнь и мои страдания ничто по сравнению с тем, что пережила Анна Андреевна. Но чтобы понять страдания и боль другого, нужно перестрадать самому.
— «Глубина поэтического слова», — есть такой оборот. Чем вы измеряете эту глубину?
— Мне иногда кажется, что я пришла в этот мир, чтобы сохранить и донести слово Цветаевой и слово Ахматовой. Чтобы донести поэзию Марии Петровых и Давида Самойлова. Сегодняшнее поколение молодых уже плохо знает Самойлова, я, прежде чем читать его стихи, говорю его и фамилию и псевдоним, и немного рассказываю его биографию. Это же все нужно сохранять, все нужно доносить до молодежи. Скажу вам честно, мне в последнее время все менее интересен театр и все более интересно то, чем я занимаюсь. Поэзией... Это потрясающе - я наедине с залом, я чувствую его поддержку, дыхание. Некоторые строчки читаю шепотом, но их слышат в последних рядах, потому что хотят слышать.
Со мной еще произошла метаморфоза: я стала любить классическую и хоровую музыку.
— Почему вам все менее интересен театр?
— Коммерции очень много стало. Там сегодня все больше и больше превалирует желание понравиться. Часто бывает, что нет согласованности, ансамбля. Я не хочу в этом участвовать, не хочу на это тратить жизнь. Раньше мы жили театром, сегодня живут заработком. Я все понимаю и никого не осуждаю. Сама работаю на нескольких работах. Когда Товстоногова спрашивали: «Георгий Александрович, а Вы смотрели этот спектакль?», — он, бывало, отвечал: «Я не хочу на это тратить жизнь...». Я его сейчас прекрасно понимаю. То есть он уже про это знает и этот уровень ему понятен, зачем же на это тратить время?
— А что сегодня есть из театральных работ у артистки Крючковой?
— Только Васса Железнова, та редакция, которую Горький написал в 1910 году, эта пьеса имеет подзаголовок «Мать». Это не та пьеса, которую знает вся страна и которая была написана в 1935 году — в советской редакции есть темы капитализма и социализма. Она там абсолютно железная, Железнова... А в этом случае - это история женщины с трагической судьбой, которая просто не знает ответов на многие вопросы. Женщина-мать, до последнего бьющаяся за своего ребенка, - это мне близко и понятно, а выяснение отношений между двумя социальными слоями мне совершенно не интересно. Я пришла к понимаю, что бороться не хочу ни с кем и ни за что. Я хочу озвучить то, зачем я пришла на эту землю.
— Через поэзию?
— У меня в конце марта в зале Питерской филармонии прошел вечер поэзии Анны Ахматовой. Я к нему готовилась два года. А как я волновалась... Практически все, что вышло в нашей стране об Ахматовой, - я все это перечитала, все изучила. Ночами до семи утра читала и вникала. Для меня очень важна была оценка двух людей. Нины Ивановны Поповой - директора музея Анны Андреевны Ахматовой. Стоило мне сделать одну неверную оговорку и я тем залом была бы уже не услышана... После выступления Нина Ивановна подошла ко мне в слезах... А Ирма Викторовна Кудрова - бесконечно уважаемый мной цветаевед - подошла ко мне после вечера и робко сказала: «Я хотела вам показать свой новый альбом об Ахматовой и Цветаевой, но делать этого не буду. Я не очень правильно Ахматову понимала... Сегодня на сцене стояла не актриса, на сцене стоял человек, который бесконечно любил и знал поэта». Для меня это глубочайшая похвала.
Маска прилипает
— Светлана Николаевна, вы недавно снялись в фильме «Похороните меня за плинтусом». Сыграли бабушку. Не рано ли бабушек играть?
— Эта работа отняла у меня несколько лет жизни и добавила седых волос. Мы работали в таком режиме, в котором бы ни один западный артист работать не стал. Как я не потеряла в этот момент семью, я просто не знаю. Я долго не могла вылезти из образа моей героини, настолько глубоко я в него вошла. Маска прилипает, хотим мы этого или нет, и не всегда мы можем оторвать ее целиком. Я играла бабушку с трагической судьбой. Сцену умирания моей героини снимали не скажу сколько раз.
Я после этого в реанимацию попала... Поэтому серьезно думала: а может отказаться от такой работы. Что главное в жизни? Семья, конечно. Никакая роль, никакая народная любовь тебе не заменит твоих близких. 27 апреля была годовщина смерти Кирилла Лаврова - на кладбище приехали три сестры и дядя Ваня... Ну, где эта народная любовь?
— Книгу «Похороните меня за плинтусом» написал внук артиста Всеволода Санаева, это биография их семьи?
— Да. Но я не думала об этом. Я сконцентрировалась только на роли. Там сугубо русская трагедия — любовь... Любовь, удушающая того, кого мы любим, а без нее жить не можем - сами умираем.
— Ну почему только русская трагедия? А Ваша тетя Песя из картины «Ликвидация». Там еврейская любовь, не дай бог...
— Здесь любовь уничтожает. Для этой женщины кроме этой больной любви вообще ничего нет. Тетя Песя человек адекватный и психически здоровый. А здесь нет... А насчет бабушек... Я рано стала играть тех, кто старше меня лет эдак на двадцать. И выиграла от этого. Я не стала омолаживаться. И роли получаю масштабные и глубокие. Многие мои сверстницы все еще хотят играть молодых, но молодыми они уже не выглядят. Руки, шея, голос - все выдает. Когда я играла Ахматову, я иначе ходила, сердце болело просто постоянно — 26 капельниц за съемку поставили.
Имя — главное
— Вы никогда не боялись быть некрасивой на экране. Многие артистки хотят в кадре быть лучше, чем в жизни.
— В моем возрасте я могу об этом сказать громко. Я никогда не была обделена мужским вниманием. У меня никогда не было комплексов, накрашена или нет, как выгляжу. Это мужчин и притягивало. Желание встать утром и положить на себя килограмм грима идет от недолюбленности и закомплексованности. Я никогда никому ничего не доказывала.
— Вы из категории тех людей, кого одиночество лечит?
— Сейчас да. Раньше одна вообще не могла находиться. А теперь я очень люблю побыть одна. Музыку или слово глубокое можно понять только в тишине и одиночестве. Но когда тебя знают и узнают миллионы, это трудно. И это ценишь по особому. С годами многое меняется в сознании. Я попросила убрать с афиш словосочетание «народная артистка России». Пусть пишут просто Светлана Крючкова. Ахматова не была никакой «народной», а просто Ахматовой. Имя главное, а не звание.
