Евгений Соколинский

Гейша без собачки: "Дама с собачкой" А.П. Чехова на малой сцене БДТ им. Г.А. Товстоногова 

Современная драматургия

№4, 2008

 

Всякому понятно, как следует ставить "Даму с собачкой": голубое небо, траурные кипарисы, надрывные крики чаек и шум прибоя. Белые костюмы и много изящной элегической ходьбы. Правда, Кама Гинкас ставил по-другому. На то он и Гинкас. По крайней мере, и в МТЮЗе спектакль был водно-южным. У Анатолия Праудина на малой сцене БДТ все персонажи, включая натурального шпица, втиснуты в скобку бело-серого заборчика. Сквозь него можно просочиться через щель (доска висит на одном гвозде), но сложно. А под конец пространство и вовсе замкнется. Доски, уже потемнее, перекроют четвертую стену. Вряд ли новая работа Праудина — о любви. Режиссер-созерцатель предпочитает смотреть на любовь издали, делать вокруг круги, но никогда к ней не приближаться. "Дама с собачкой", скорее, о замкнутости-разомкнутости человеческого мирка.

Вот ехал некий счастливый Иванов с молодой женой в Венецию (вариация на тему "Рассказа неизвестного человека"). Вдруг она возьми и умри. Нечего по Венециям шастать! Прекрасный мир, любовь кажутся совсем рядом. А потом — блям! — и нет ничего. Всюду стена. Соответственно, возможности перемещения сильно ограничены. Есть две тележки для багажа. Тележки обозначают и поезд, и кровать, и садовую скамейку. Вот оно: вырождение "быстрой русской езды". Метр — влево, метр — вправо, крутанулась тележка на 180°. И все модификации. Никогда, пожалуй, Праудин не был столь аскетичен и условен (поэтому живая собачка "морщит"). Есть еще, правда, арбузы. Целая куча. Кроме того, что Смирнов (Леонид Неведомский) профессионально их взламывает и хрумкает, они выполняют совсем не свойственные им функции. Например, изображают надгробия на ялтинском кладбище. Тонкие люди утверждают, будто арбуз — символ страсти. Ну, не знаю. У Чехова Гуров ест арбуз в номере. Пить хочется. Больше ничего. Да и нет в этом спектакле никакой страсти. Речь не об африканских буйствах. Но страсть и застылость, согласитесь, — вещи разные. Лишь один раз в крымской гостинице влюбленные легли рядом на сомкнувшихся тележках. Лежали тихо, не шевелясь, словно покойники. Возможно, это — невидимая миру нежность. Могла бы быть страсть у Смирнова. Ведь есть же она у главного героя шутки "Медведь", репликами из которой прослоен сценический текст "Дамы с собачкой" (пьеса Анатолия Праудина и Натальи Скороход), Однако этот "одамленный" Смирнов никого, в отличие от чеховского водевиля, к барьеру не требует, в объятья не хватает, а только уныло время от времени повторяет: "Я знал женщин больше, чем воробьев", и внутри кисейной барышни сидит "обыкновенный крокодил". Никого-то Смирнов из "Медведя" говорит о своем донжуанизме и крокодилах с азартом, горящими глазами. В "Даме с собачкой" Смирнов таким образом пытается утешить собеседника (собеседницу) или усовестить. Почтенный старичок вроде бы знает твердо: нехорошо Гурову обманывать жену, но как жить самому, не имеет понятия. Праудин подчеркнуто выстраивает в первой части шеренгу людей с безликими фамилиями: Иванов, Смирнов, Гуров. Болтают себе под иронически-водевильную музычку. Тросточки, черные бабочки. В благородно-утонченных героев хрестоматийного фильма Иосифа Хейфица нельзя было не влюбиться. В Александру Куликову (Анна Сергеевна) и Василия Реутова (Гуров) можно (Реутов, похожий на иностранного туриста, как всегда, подтянут, молодцеват). Режиссер обычно ценит, вернее, придумывает персонажей, у которых "все внутри". Такой была Маргарита Лоскутникова в "Бесприданнице" и "Русском из Чикаго". У Куликовой, хотя она старательно делает паузы, обозначающие работу мысли, смотрит мимо собеседника, похоже, никакой внутренней жизни нет. Актер у Праудина должен работать на полутонах — ни Куликова, ни Реутов этого не умеют. Притом, что работают на более высоком уровне, чем в прочих спектаклях репертуара.

Жизнь, изображенная в чеховской новелле, — понятна, узнаваема, пусть и тривиальна. У Праудина все вокруг Гурова — экстраординарно. Конечно, театр должен заострять, укрупнять. Вспомним, как "театрализовалась", эксцентрически остранялась, чистка картошки во "Взрослой дочери" Анатолия Васильева, но там будничность была насыщена эмоциями. Здесь о сильных чувствах, владеющих Гуровым и Анной Сергеевной, мы должны догадываться. "Королей" играет окружение. Сами они как бы и в стороне.

В БДТ события жизни Гурова после Ялты приобретают странный и даже фантасмагорический характер. Зловещий, с многозначительной речью дворник встречает Гурова у дома Анны Сергеевны (Руслан Барабанов). Так и ждешь: кого-нибудь прирежет. Неожиданным образом Гуров заблудился в центре Москвы и оказался у Ваганьковского кладбища (сценическая рифма к ялтинскому кладбищу). Но самая удивительная метаморфоза произошла с его супругой.

До сих пор мало кого интересовали обманутые мужья и жены. Фон Дидериц (супруг Анны Сергеевны) — "лакей", жена Гурова произносит в рассказе только одну фразу: "Тебе, Димитрий, совсем не идет роль фата". Наверно, скучная женщина, без чувства юмора. Впрочем, и Анна Сергеевна тоже не Лайза Минелли. В данном случае чувство юмора не имеет значения. Кстати, у многих ли персонажей чеховской прозы оно есть? Важно, что госпожа Гурова несчастна, связь мужа для нее не тайна. Главный перекос спектакля — Татьяна Аптикеева играет обманутую супругу интереснее всех. Вряд ли ее хотели поместить в центр режиссерской композиции — так уж получилось. Мало того, что Аптикеева тоньше других — она еще и трансформировалась в мадам Баттерфляй со всеми японскими прибам-басами. Только иногда она является в кошмарах Гурову в виде Тени отца Гамлета.

Ход мысли Праудина почти понятен. Гуров, увидев в городе С. популярную оперетту Сиднея Джонса "Гейша", ассоциировал себя и жену с героями "Мадам Баттерфляй" Джакомо Пуччини. Оба произведения восходят к одному литературному первоисточнику. Правда, реальный Гуров не мог быть знаком с оперой Пуччини — она появилась спустя пять лет после "Дамы с собачкой", но это мелочи! Мы-то с вами и Праудиным не знаем "Гейши", зато знаем страдающую японку итальянского музыкального происхождения и дорогого Романа Виктюка, нашего главного гейшеведа. Почему г-жа Гурова, достав ритуальный ножик для харакири, не вскрыла себе брюшную полость (а вскрыла брюхо арбузу), я вам не скажу, но комплекс вины Пинкертона, видимо, в герое Реутова созрел без допинга (то бишь, без моря крови верной японки-бабочки). К тому же восточное кроткое страдание Гурову от Праудина импонирует. Только Гуров от Чехова не слишком отвлекался мыслью на московскую жену. Изменщик всегда найдет повод обвинить во всем жертву своей измены. Спору нет, для полнометражного спектакля маленький рассказ может обрастать ответвлениями. Однако эти ответвления не должны заслонять ствол сюжета. А смысл "Дамы с собачкой" предельно прост. Вот пришла к людям на склоне лет настоящая любовь, естественная и печальная. Ситуация вокруг этой любви безысходна. И дальше будет еще хуже. Центральный мотив творчества Чехова: недостижимость счастья — выражен в лучшем (по мнению Бунина) чеховском рассказе концентрированно, беспримесно. Праудин сочиняет свое, более отвлеченное произведение.

Разумеется, новый спектакль БДТ любопытно придуман — много ли у нас найдется профессиональных режиссеров? Все же в откровенной выстроенности "Дамы" есть какая-то стерильность, она оставляет зрителя холодным. У критика-то всегда найдется радость поковыряться в сценическом вареве, хотя, порой, и без успеха. "Золотой Софит" у Праудина явно в кармане. Известный петербургский театровед, праудолюб, с горечью призналась: "У меня нет инструментария для адекватного анализа праудинской постановки" (речь шла о "Бесприданнице"). У меня, тем более, этого самого инструментария нет в кошелке, но почему-то и не хочется подходить к "Даме с собачкой" со скальпелем. Чеховский рассказ, сколь его ни перечитываешь, пробирает до печенок. Либо эта пронзительность есть, либо нет. Все остальное — для историков театра. И в памяти останется забор... с гейшей без собачки.