Андрей Пронин
ТеатрAll
13 ноября 2015
СВЕТЛАНА КРЮЧКОВА ПРОИЗВЕЛА ФУРОР НА БЕНЕФИСНОЙ ПРЕМЬЕРЕ «ИГРОКА» В БДТ
В петербургском Большом Драматическом состоялась премьера спектакля «Игрок» Романа Мархолиа со Светланой Крючковой. Вместо скучноватого бенефиса народной артистки зрители увидели стим-панковое прочтение романа Достоевского, причем игра Крючковой оказалась едва ли не смелее самой постановки.
Автор этих строк никак не ожидал от нового спектакля Романа Мархолиа «Игрок» в БДТ художественных откровений. Казалось, речь идет о почтенном, но скучноватом жанре актерского бенефиса Светланы Крючковой, отмечающей в этом году юбилей. Режиссера этого в Большой драматический по случаю своего 40-летнего срока службы в прославленной труппе пригласила сама актриса.
Многие из нынешних зрителей ее нынешнего спектакля по возрасту не видели ни «Фантазий Фарятьева» Юрского, ни «Тихого Дона» Товстоногова, а Крючкову знают и ценят Крючкову преимущественно за киноработы. Которые не раз давали повод удостоверяться в ее художественной смелости. Скажем, в фильме Сергея Снежкина «Похороните меня за плинтусом» она не побоялась сыграть страшное, больное, уродливое человеческое существо — и сделала это с невероятным профессиональным блеском.
Однако «Игрок» Мархолиа и Крючковой до просмотра представлялся в мыслях каким-то чтением классики по ролям. Примерно так: Крючкова в роли Бабуленьки в красивом балахоне стоит в луче софита, обращается к прочим персонажам властно, но участливо; возможно, читает еще какое-то стихотворение и уходит за кулисы под красивую музыку. Дальше для проформы Алексей Иванович еще минут десять разбирается с Полиной и мистером Астлеем, а потом занавес, букеты, овации, еще букеты, все поздравляют со словами: «Как вам это идет, как вы сегодня прекрасно выглядите». Лепота.
Того, что случилось на самом деле, не ожидал ни сам автор, ни публика: во время действия тусовка с букетами для юбиляра шипела вполголоса, как придушенная змея, и с большим трудом натягивала улыбки после спектакля. Бенефис превратился в нечто вроде демонстрации — в том числе, и незаурядных актерских способностей юбиляра.
При этом, стоит заметить, спектакль Мархолиа вовсе не вышел шедевром. В нем много пустого модничанья, много режиссерских приемов, отнюдь не открытых этим конкретным постановщиком, а заимствованных отовсюду понемногу. Это густая каша, заваренная из комиксов, кинообразов, популярных песен и порою откровенного дуракаваляние. Вкус изменяет режиссеру не единожды — даже с учетом той данности, что он изначально взял за основу трэш-стилистику.
Однако у этого спектакля есть одно важное свойство. Он поставлен без оглядки на великое прошлое БДТ, без страха обидеть патриархов, оскорбить публику, без замаха воскресить дух Товстоногова или, боже упаси, его переплюнуть. Это просто спектакль — свободный, современный, очень озорной и не лишенный остроумия. Тем паче проза Достоевского сама довольно провокативна, иногда груба, многие его персонажи и сюжетные коллизии будто сошли со страниц бульварной хроники, так что эксперимент Мархолиа имеет под собой некую культурную подоснову.
Мархолиа играет в стимпанк — человечество застряло у него где-то в конце XIXстолетия и в этом застывшем состоянии «заката Европы» въехало напрямую в апокалипсис. Логика событий нарушена, следствие не идет за причиной, миром правит генератор случайных чисел, вспыхивающих на заднике сцены — то есть, в общем и целом, рулетка. Вместо умиротворенности верующего или рациональной основательности знающего — пустой, прожигающий азарт. Мечутся сниженные, кабареточные фигурки. Де Грийе (его играет артист балета) наворачивает фуэте. «Не знает слов любви» и хромает Астлей. Пляшет под калинку-малинку Генерал. Бланш оглаживает генеральскую лысину и поет знаменитый хит «Paroles, paroles, paroles». Все они исполняют свои частные, национальные песни (в том числе и буквально — в начале второго действия, когда на сцене появляется диджей), не слыша и не понимая друг друга, будто свалились с Вавилонской башни. Центральный элемент декорации — сошедший с рельсов паровоз, как будто на глазах проваливающийся, — вызывает ассоциации с утонувшим экспрессом «Европа» из фильма Ларса фон Триера. На фальшстену с надписью «Рулетенбург» проецируют кадры из вендерсовского «Неба над Берлином» — там ангелы. Ангелом в финале станет и вознесшийся Алексей Иванович, впрочем, тут, кажется, уже совсем лишнее.
Главным событием спектакля становится именно роль Светланы Крючковой. Одновременно величественная и смешная — то с фиолетовыми волосами и в униформе, то в пиджаке, массивной юбке, бусах и с торчащей, как от взрыва, белой шевелюрой, то в костюме пилота и лысом паричке. С набеленным лицом, украшенным инфернальным гримом. В программке ее персонаж назван Бабуленькой и Крупье, но не верьте — это некая уставшая и слегка свихнувшаяся Брунгильда, осколок европейского мифа, по инерции управляющая миром, стоптавшимся от мифа к цирку. Интересно, что в свое время Крючкова играла Лени Рифеншталь, это обстоятельство хорошо рифмуется со смысловыми режиссерскими манипуляциями: германский миф, породивший страшный германский XXвек.
Удивительно, что Крючковой, неоднократно критиковавшей современный театр, удается именно то, что в современном театре особенно ценится, а у русских артистов в большинстве не получается. Она выходит в состоянии фантастического актерского покоя, расслабленности, и лениво водит пальцем по экрану айпада, словно разыскивая какой-то не очень нужный ей файл. Ее оценки при этом точны и убедительны. Когда из роли принимающего ставки странного бесполого Крупье, она перейдет к роли Бабуленьки, Крючкова точно и полно сыграет властность, брюзгливость, глубоко закопанное в складках души добросердечие, азарт, растерянность и опустошенность. Но при этом сама актриса Крючкова не примет участия во всех указанных эмоциях.
Саму себя Крючкова здесь тоже играет, — и играет отдельно: она наблюдает, размышляет и по ходу спектакля переходит от равнодушия к холодному и торжественному отчаянию стоика. И это не мешает ей, в свою очередь, принимать участие в смелых режиссерских эскападах: петь, например, песню Rammstein как колыбельную разваливающейся на глазах вселенной. Или произносить монолог, сидя в инвалидном кресле, катающемся по сцене хаотически, в разные стороны, будто выпавший из рулетки шарик.
Страсть актрисы к театральной игре оказывается сильнее идейных позиций и клановых предпочтений. Ей хочется делать на сцене то, чего она не делала раньше. Она живая и хочет играть в живом. И ей, конечно, должно найтись место в обновленном БДТ, а все конфликты и недопонимания должны остаться в прошлом. С премьерой вас, Светлана Николаевна. Ну и с юбилеем, конечно, тоже.
