Анастасия Принцева
Собака.ru
19 июня 2024
Звезда БДТ, ранее известная как Федра, Раневская, Аркадина, Гертруда, Кабаниха и Королева Елизавета, лауреат премии «ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2024 в номинации «Театр», успела поработать и с Марком Захаровым, и с Анатолием Васильевым, и с Адольфом Шапиро, а в 2024-м блистает в бенефисной роли княжны Плавутиной-Плавунцовой в главной премьере театрального сезона в Петербурге «Холопы». Трагифарс-блокбастер Андрея Могучего по Петру Гнедичу жонглирует жанрами, как медведь в «Трех Толстяках», а Игнатова, восседая на троне-каталке, более четырех часов практически не покидает сцену, окружена плотным кольцом — как белыми ходоками — холопами и по ходу пьесы аккуратно распаковывает скелеты в своем шкафу, чтобы среди полчищ зомби обнаружить искалеченное, но все еще бьющееся материнское сердце. «В России нет интеллектуальных актеров. Исключение — Игнатова», — так говорил Богомолов. И чтобы попасть на аудиенцию к своей драма-квин, петербуржцы устроили спектаклю солдаут до осени.
Почему говорят «я служу» в театре, как будто ты священник или солдат?
Еще говорят «служить на театре», но это не в моем лексиконе. Я говорю: «Я пошла работать». Это моя профессия, и я хожу работать. Ощущение служения, может, когда‑то и было, но сейчас его нет. В молодости казалось, наверное, что ты можешь на что‑то влиять. Чем больше людей встречаешь, тем больше отношение такое меняется. Меньше верю, что могу что‑то изменить своей профессией. Если нет репетиций, я не страдаю. Смотрю фильмы, читаю книжки, уезжаю на дачу. Есть некоторые артисты, особенно артистки, которые прямо мучаются без работы. Я в это время спокойно переосмысливаю роли.
А для чего тогда такая работа?
А она мне приносит удовольствие. Все это я делаю для себя, а не для кого‑то.
А если бы не было зрителей?
Ну и не надо, как Толя Васильев (всемирно известный режиссер- новатор Анатолий Васильев. — Прим. ред.) говорит: «Мне не нужны зрители».
Ни одного или хотя бы один нужен?
Хотя бы один. У меня муж есть, он всегда придет.
Было время, когда вы работали при пустых или полупустых залах?
Было, когда я работала в «Ленкоме», и чтобы заработать денег, мы ездили по стране с концертами и сами покупали билеты, чтобы в отчете количество минимальных сборов было. Архангельская область, поселок Авнюга, допустим. Там не особенно слышали про театр. Нам нужно, чтобы в зале было, скажем, 12 человек, а куплено 8 билетов. И мы докупали их.
И какая разница, когда играешь перед полным залом в БДТ и когда для 8 жителей Авнюги?
Разница есть, но мне и там было хорошо. Мы проехали всю Якутию, всю Байкало-Амурскую магистраль, где к нам приходили бабушки, которые не очень понимали, что это за Островского мы показываем. Но они смеялись. И было хорошо.
А были случаи, когда всё совсем плохо и зритель вообще не воспринимает?
Нет, мне как‑то повезло, потому что я работала в востребованных театрах. Начинала у Гончарова в Театре Маяковского, потом «Ленком», потом БДТ.
У вас были кумиры — Татьяна Доронина, Инна Чурикова, Алиса Фрейндлих. А сейчас?
Ну это в детстве — да, конечно. Сейчас спокойнее. Но вот когда с Фрейндлих мы играли вместе в «Войне и мире» режиссера Виктора Рыжакова и сидели в одной гримерке, я была в восторге. Она великая, уникальная женщина. Перед тобой человек потрясающей силы духа. Многие актеры нравятся. У нас сейчас много потрясающих молодых артисток — Алена Кучкова, Карина Разумовская. Работы мало. Карина без премьер года три уже, наверное. Потому что у нас в театре, к сожалению, мало выпусков спектаклей на основной сцене. Долго идет подготовка.
Есть стереотип, что театр — это змеюшник. Вы работали в разных театрах. Сталкивались со змеями?
Никогда. Слышала какие‑то истории, рассказы, но никогда не видела. Знакомые балерины в юности рассказывали, что им стекло в пуанты подсыпали. Слышала, что артисткам иголки куда‑то втыкали в костюмы.
В «Ленкоме» у вас была жесточайшая конкуренция — пять артисток на роль Маши в «Чайке». Это полезно или чересчур?
Это был принцип «Ленкома» такой. Конкуренция — замечательная вещь. Ты не успокаиваешься. Мы все ждали по несколько лет, чтобы получить роль. Начинаешь что‑то искать…Я в теннис пошла играть, потом ходила на ипподром, на лошадь села. Я не жду годами, правда. Если совсем крамольно говорить, то кроме театра есть еще жизнь, и мне бывает там часто более интересно, чем в театре. Потому что бывает работа, которая ну никак тебя не включает и не вызывает желания ее делать. И ты подневольный человек, ты репетируешь.
А как играть роль, которая тебе неинтересна совсем?
Вот так и играешь. Пытаешься делать это профессионально. Ты все равно в ней что‑то ищешь. Был громкий спектакль по Михаилу Шатрову «Диктатура совести», я играла роль защитника, защищала революцию и Ленина. Но и там была радость от того, что, допустим, на сцену выходила Валерия Новодворская, потому что это был такой открытый, диспутный перестроечный спектакль, который вел Олег Иванович Янковский и в роли Энгельса, и в роли ведущего. И политические деятели оказывались на сцене вперемешку с кучей сумасшедших, которые просто залезали на нее. Даже если некоторые вещи были не очень для души, они все равно приносили какое‑то другое удовольствие и интерес.
А в сериалах какой интерес и удовольствие вы находили?
Там хорошая компания. В «Ментовских войнах» была замечательная компания. Или вот сериал «Тайны следствия», который шел лет 25. Там был Илья Макаров, очень хороший режиссер, и такое редко встречаешь на площадке, когда тебя заранее вызывают и с оператором ищут твои ракурсы, с тобой репетируют и рассказывают, что и как бы хотел режиссер.
Вы рано начали играть бабушек, прямо с юности. Чем вам это нравилось?
Характер. Поведенческие истории. Есть же наблюдения. Одна из самых моих любимых историй, когда учились в институте, — это наблюдения. Мы ходили по улице, ездили в метро и наблюдали. Хочется показать героя через какую‑то остроту. Увидела походку и думаешь: «Оп-па, вот это походка моей героини!» И начинаешь фантазировать, почему она так ходит, как она дома себя ведет.
У вас есть профдеформация, например, изучать жесты людей?
Есть, я в окна люблю заглядывать.
Иногда совершенно блистательные актеры совсем не могут играть пьяных. А у вас в «Пьяных» Андрея Могучего героиня вдрабадан и совсем по-настоящему.
Так много я не пью, конечно. «Вы близки с алкоголем? — Нет, но я с ним сотрудничаю». Там просто очень хорошая пьеса, там хулиганство, там легко все, безответственно, а это всегда очень здорово, когда над тобой ничего не довлеет. А с Андреем Могучим над тобой никогда ничего не довлеет. Он мне и посоветовал: «Встань, как будто ты на палубе, тебе нужно идти, а ты понимаешь: как идти — непонятно». Могучий знает, про что он хочет, и он как‑то подталкивает, но в целом он демократичен. Иногда может и показать как.
Вы работали с выдающимися режиссерами — это Андрей Гончаров, Марк Захаров, Адольф Шапиро, Григорий Дитятковский, Леонид Хейфец, Темур Чхеидзе, Валерий Фокин, Андрей Могучий. Они же все очень разные, работают по-разному, кто и какой подход ближе?
Они, и правда, все очень разные. Один уже знает все, другой начинает поиск вместе с артистами. Фокин, например, приходит уже фактически с раскадровкой, встраивает актеров в то, что ему нужно. Могучий очень долго ищет, ему важна атмосфера, визуальный ряд. Поэтому больше времени уходит: допустим, на «Холопов» у нас ушло 9 месяцев. Потому что искали жанр, искали сценографию, у Андрея всегда очень красивые картинки. Для художника-постановщика Александра Шишкина тоже важны все детали. В начале репетиции я надеваю очки, чтобы видеть, куда идти, и он спрашивает: «Ты будешь в очках?» Для него это важно. «Если нет, тогда сними». Андрею важно, чтобы мы все время репетировали в костюмах, а лучше и с гримом. Захаров очень жесткий был режиссер. Он всегда знал, что хочет, и чтобы добиться этого, вводил по пять составов: чтобы возникла конкуренция. Мы играли состав с Инной Чуриковой, хотя, казалось бы, для нее к чему состав? А он искал, и это был один из способов возбудить артиста. Мне легко, в принципе, со всеми. Ну если только они не глупые. Бывают режиссеры, которые вообще на диване лежат и снимают лежа. Бывают такие, которые ничего рассказать не умеют и говорят: «Да она сыграть ничего не может!» Несколько раз я уходила прямо в процессе.
Что вас может взорвать в работе?
Я всегда стараюсь найти компромисс. И всегда больше беру ответственность на себя.
У вас есть какие-то обиды?
Нет. Я вспыльчивый человек, но обижаюсь или, скорее, раздражаюсь, на секунду. И обиду не держу. У нас в семье так — сегодня поссорились, но завтра новый день и все вчерашнее ушло.
А как относитесь к театральной критике? Особенно неприятной.
А я ее давно не читаю. Как перестало нравиться, так и не читаю. Часто это не критика, а личностное оскорбление. Я не относительно себя даже. Я была знакома с потрясающим критиком Натальей Крымовой, но это был настоящий разбор, который помогал актеру и показывал, что не так, а не что такая-то похожа на проститутку.
Вам ближе играть роли на сопротивление или чем-то близкие вам, сходные по органике?
Тут сложно ответить. Я не ощущаю ни сопротивления, ни особой органики. Для меня важно видеть в роли себя со стороны. Я же нормальный человек психически, не погружаюсь до конца туда. Я должна видеть этот образ. Как Шаляпин в образе Грозного с ума не схожу. Бывают тяжелые роли. Психологически очень тяжелой была роль Федры, и Гриша Дитятковский — непростой очень человек. Такая роль вообще раз в жизни дается, но именно там Гриша требовал полного погружения туда, а я с ним спорила. Это такой материал, который может утопить нас просто. Все равно нельзя погружаться совсем, нужно быть рядом, сохранять юмор. Это трагедия, но трагедия всегда на грани смешного. За ролью я все же должна видеть личность актера, как он это делает, а не полное перевоплощение.
Какие спектакли нравятся?
«Губернатор» Могучего, Юрий Бутусов нравился. С Львом Додиным сложнее. Очень нравились «Братья и сестры», могла ходить и смотреть на них днями, а потом перестал быть близок его театр. Я не люблю сектантство, когда закабаление идет. Не понимаю этого «Мы все вместе, одна семья!» У меня семья уже есть. У Могучего, я надеюсь, мы не семья, а группа единомышленников, свободных людей.
Чем отличаются «Холопы» от других спектаклей Могучего?
Масштабностью, музыкальностью и смешением абсолютно разных жанров — от исторической хроники к мелодраме, трагикомедии, гротеску. Но все равно все спектакли у него объединены одним — темой. Она всегда очень актуальна у него. Холопство — крайне актуальная тема, это недуг нашей души. Автор пьесы Петр Гнедич, у которого я до этого, к стыду своему, читала только его трехтомник об искусстве, в 1918 году писал: «Отличительной нашей чертой является холопство. Оно исторически всосалось нам в кровь и плоть». Холопство как результат тирании — ужасно. Но когда холопство осознанное, одобренное, оно вообще неистребимо.
А с Константином Богомоловым как работалось, как с режиссером и человеком?
Прекрасный режиссер. Я к нему как школьница бежала на репетиции! Удивительно чуткий режиссер. Как человек он обаятелен даже в том, что можно назвать недостатками, ты все равно подпадаешь под его обаяние. Он очень умный, очень образованный человек, с потрясающим чувством юмора и чуткий к артистам. Иногда, когда не знаешь, что делать, используешь свои приспособления, штампы, так он сразу табуреточку-то у тебя из-под попы выбивает — и ты висишь. И начинаешь уже включаться по-другому. Начинаешь барахтаться и искать. Как человек он циничен и не скрывает этого. Отделить человека от режиссера сложно, но даже этот цинизм у него обаятелен.
Вы мечтали сыграть Катерину в «Грозе», сегодня играете в ней Кабаниху. Есть ли в этом какая-то ирония для вас?
Повезло, чего уж. Катерину мне уже не сыграть, а пьесу я эту люблю. У меня не было отрицательных ролей. Кабаниха — не злодейка, она любящая мать, видит, что невестка только о себе думает, а с ее сыном по-другому нужно. А так мечтаний по поводу какой-то роли у меня уже нет, что дадут. Я уже наигралась. Сейчас бы что поменьше, да посмешнее.
Литературовед Борис Валентинович Аверин говорил, что в следующей жизни мы будем делать то, что больше всего любим здесь. Он надеялся собирать грибы.
Я бы тоже собирала грибы, читала, смотрела хорошее кино.
Не играли бы в театре?
Уже нет.
Как бы вы описали рай?
Море.
А ад?
Неинтересная работа без выходных.
