Юлия Осеева

 Аттракцион-рабство. Главная театральная премьера весны в Петербурге. Андрей Могучий выпустил «Холопов» на сцене БДТ им. Г. А. Товстоногова 

«Петербургский театрал» 

№2 (49) апрель – май 2024

  

Ну что, Андрей Могучий выпустил великий аттракцион: спектакль «Холопы». Под аттракционом тут надо понимать искусствоведческое понятие: эпизоды с мощным эмоциональным воздействием на зрителей. Автор метода «монтажа аттракционов», Сергей Эйзенштейн, определял аттракционы как «агрессивный момент театра», сопоставление которых ведет зрителей к сильным и вполне определенным интеллектуальным и чувственным переживаниям. И строиться эти самые аттракционы, по Эйзенштейну, должны по методу «гиперболы, фокуса, пародии, заимствованных у цирка и варьете», что позволит сохранять интригу и настороженность у зрителей до самого финала, разряжаясь время от времени смехом.

Андрей Могучий всё сделал «по школе»: интрига есть — скорее не сюжетная, хоть пьеса Гнедича, написанная в 1907 году, и малоизвестна, всё же ее нехитрые мелодраматические повороты вполне себе предсказуемы. А вот содержание разговоров, так остро монтирующихся с современным контекстом, и, главное, непредсказуемость формы действительно интригуют до самого финала.

Настороженность в зрительном зале тоже сохраняется все 4 часа 15 минут. Ну, во-первых, спектакль настолько насыщен отсылками, визуальными и содержательными, что объять их все с первого раза, думаю, практически невозможно.

Но очень хочется — поэтому впиваешься глазами в сцену, не замечая пролетающее время, и только и ловишь: вот легкий намек на один, другой, третий его собственный спектакль. Вот литературные аллюзии. А это уже параллели с образами наших современников пошли.

Но еще больше напряжения, конечно, создает некоторая близость происходящего на сцене к изначальному, цирковому понятию аттракциона — когда зрительный зал, затаив дыхание, смотрел затем, как артисты на сцене показывают свое мастерство с реальным риском для жизни. Пьесе больше 100 лет, а история, как и населяющие ее персонажи, узнаваемы, как дураки и дороги: князь (Василий Реутов), имевший высокий чин при дворе и еще вчера бывший в чести, вдруг, по капризу императора, оказывается сослан. Сын его, наследник миллионера, проигрывает в карты будущее наследство да девушек направо и налево совращает (Виктор Княжев); молодая мачеха гарцующего мажора — театральная красавица Литвинова-style в исполнении актрисы Варвары Павловой, — до того только о шубах и платьях парижских говорившая, вдруг, словно декабристка, готова со своим «арестантиком» на край света… то есть в ближайшее имение ехать.

И все они рассуждают о холопстве, о чистой и грязной кости, не замечая собственной подчиненности, которая воспроизводится на каждом уровне этой вертикали. Крепостные-слуги нашли себе отдушину в лице одной из них, подкидыша Глафиры (Юлия Марченко), за которую некому заступиться, бьют, издеваются, сваливают свое воровство. Над ними возвышается мажордом Веденей (Анатолий Петров) — такой же крепостной, но начальник, первое появление которого обставлено таким образом, что не знающий пьесы зритель несколько минут пребывает в уверенности, что на сцене появился хозяин дома, — с таким пафосом и торжественностью облачается он в свой камзол в окружении раболепных слуг. Над Веденеем собственно княжна Екатерина Павловна (Марина Игнатова), которой он и служит, и все члены ее княжеского семейства. Но еще есть серая зона, в которой ступени вечной лестницы до сих пор не определены, — это воспитанница Агничка, дочь унтер-офицера (Алёна Кучкова), и камеристка княжны Мина (Ируте Венгалите).

Они требуют от Веденея почтения, он же презирает их статус как недостаточный. Видимо, по причине необходимости всё время отстаивать свое право на существование в этой иерархии Агничка вечно «на истерике», ее реплики — почти как визг, как пар, вырывающийся из давно кипящего чайника. Неудивительно — в такой-то обстановке!

Еще один узнаваемый персонаж — сенатский чиновник Веточкин, поверенный княжны (Валерий Дегтярь). Человек, стоящий в иерархии невысоко, но — полезный. Ему приходится всё время лавировать между слоями: перед высшими гнуть спину, сохраняя при этом минимум достоинства, а с низшими проявлять внимательность, не теряя при этом своего положения. А во втором акте, где мы оказываемся в доме Веточкина, его персонаж становится еще более знакомым: всё это делает он, параллельно обманывая, подделывая подписи, скупая за бесценок предметы роскоши и в целом, конечно, считая себя умнее тех, перед кем показательно гнется.

Над ними всеми (буквально: после выхода на сцену его на паланкине унесли в ложу) возвышается облаченная в парадный мундир фигура императорского масштаба, так и названная в программке: Мысль об императоре Павле I (Алексей Ингелевич). Смотрит он на всех свысока и как будто не очень внимательно, поедая поданную в антракте сосиску, а со сцены нет-нет, да и посмотрят косо в ту сторону, или рукой эдак неопределенно вверх укажут, напоминая, кто тут считается «там».

Полагаю, что частью зрительского аттракциона становится то, что мы-то с первых титров знаем: действие пьесы разворачивается в марте 1801 года, и, глядя на обреченного императора, посмеиваемся внутри, переживая себя приподнятыми своими знаниями, то есть отчасти включаемся в заданные правила этого мира.

Описать этот спектакль коротко невозможно. Думаю, о нем будет написано много исследовательских работ с разбором цитат и приемов, — так плотно он устроен. Кроме собственно адаптированной пьесы Петра Гнедича (автор инсценировки Светлана Щагина) есть еще современный фрейминг, в котором тоже всё такое знакомое: рабочие-узбеки (Сергей Стукалов и Рустам Насыров) со своей неблизкой нам (а значит, определяемой как странная или глупая) музыкой из старенького магнитофона — впрыгивать в иерархию так легко… Китайская делегация, выискивающая недорогое помещение в центре города, и наплевать им на культурное наследие; экзальтированная экскурсовод (Татьяна Бедова), в антракте стоящая в одиночном пикете «Я против разрушения особняка Плавутиных-Плавунцовых!». Времена взаимопроникают друг в друга, сплетаются, становятся мало различимы — тем более что не так уж они и далеко друг от друга. И даже костюмы героев XIX века на самом деле — неприкрытая стилизация (над костюмами работала целая группа авторов во главе с режиссером), а чего стоят электрические лампочки, исполняющие роли свеч!..

Многообразие форм — невероятное достоинство спектакля. Здесь полно гротеска и пародии, по заветам Эйзенштейна, есть прекрасные оперные эпизоды (говорят, на ранних этапах почти весь спектакль был устроен как опера): есть практически балетные вставки (хореограф Татьяна Щербань), причем форма здесь не просто ради формы: эти элементы театра — как известно, самые искусственные с точки зрения существования актеров, — отражают противоестественность тех правил, по которым живет этот мир.

Нарумяненные щёки, резкие карикатурные движения — перед нами череда сатирических портретов, которые либо очеловечиваются под влиянием каких-то значимых для себя обстоятельств, как княжна, из скульптуроподобной фигуры в своем кресле-троне вдруг к финалу превратившаяся в сломанную куклу, плачущую прямо на полу. Или не очеловечиваются — холопами и остаются.

Андрей Могучий строил свой БДТ ровно 10 лет, он хорошо знает свою аудиторию. Из положения спокойного достоинства и равенства в спектакле существуют только два персонажа: бывший крепостной Перейдёнов (Дмитрий Воробьёв), уехавший некогда в Париж и ставший там свободным человеком, и молодой крепостной князя, художник, музыкант, тот, кого на современном называют an artist, — человек с бакенбардами Пушкина, пушкинский «Памятник» и читающий прямо в зрительный зал из первого ряда, пока не унесут и этого в будущем ссыльного.

И еще. Дом, в котором всё это происходит, — бывший особняк Плавутиных-Плавунцовых, через рамку которого в XXI веке мы входим в спектакль, — конечно, снесут. Снесут бесправные рабочие за взятку от китайских дельцов. Посыплется штукатурка, будет пролом в стене. Рухнет это царство рабовладения и империализма. Но вот то, как это разрушение устроено, — последний аттракцион этого спектакля.