Николай Песочинский
«Три толстяка» в БДТ: от фантасмагории к философскому баттлу
Фонтанка.ру
20 февраля 2021


Долгожданный третий эпизод спектакля Андрея Могучего к премьере стал «седьмым», а реальность «обнаружила» шесть измерений.

Углубившись в роман Юрия Олеши «Три толстяка», Большой драматический театр нашел энергию для восьми часов игры воображения, на три вечера. Первая часть этого уникального сериала — «Восстание» — появилась в конце 2017 года, вторая — «Железное сердце» — весной 2018-го. Каждый спектакль имеет свой сюжет, и можно смотреть их отдельно. »Фонтанка» рассказывала об этих постановках. И вот сейчас — третья часть (иронично названная седьмой), «Учитель». «Продолжение следует», — обещает нам финальный титр.

Имя Юрия Олеши не упомянуто в программке нового спектакля вообще, даже в ряду авторов фрагментов использованных философских текстов — Георгия Гурджиева, Александра Пятигорского, Мераба Мамардашвили, Роберта Бартини. Что это? Бессистемность постмодерна, погружающего нас вместо связной истории в угадывание перепутанных и расходящихся во многих измерениях до бесконечности, как корни дерева, мотивов? Парадокс в том, что режиссура Андрея Могучего, почти не касаясь текста классического романа, отзывается на его важнейшие конфликты и по-своему развивает именно их. Сюжет о замене живого сердца на механическое, о подмене человека куклой, копией, клоном принимает новые отражения, которых Олеша не мог предвидеть.

Сам роман, написанный в 1925 году, — двойственное и болезненное явление советской литературы, в нём гуманная фантастика волшебной сказки втиснута в идеологию революционного героизма, так начиналось дикое смещение в человеческом сознании. «Железное сердце» принца странно отвечало уже звучавшему маршу авиаторов, у которых «вместо сердца пламенный мотор».

На сказочный сюжет романа театр накладывает слой за слоем то, что произошло после его написания — в истории, в политике, в культуре, в науке. «Три толстяка» — сказка, и режиссёр сочиняет мифическую, многоплоскостную реальность, антиутопию, вне определённого времени и пространства. Двое учёных — Учитель и Ученик — странствуют после глобальной катастрофы, пытаясь понять ошибки прошлого. Возможно, это их знание, подчинённое бесчеловечной власти, разрушило мир до состояния хаоса, превратив в пустыню, засыпаемую сверху потоками песка, окруженную тьмой, звучащую космическим гулом. Рядом с ними бродят существа-клоны, копии людей, появляющиеся из разных времён. Раздаются отголоски музыки, когда-то сопровождавшей цивилизацию, непонятной энергией передвигаются предметы. «Завершение никуда не годного космоса», — констатирует Учитель.

Подобно учёным, которые меняют представление о мире, и театр хочет проникнуть за обыденные связи времени, людей и событий. В реплики героев вставлены рассуждения мыслителей ХХ века, в частности авиаконструктора, физика и философа Роберта Бартини, предлагавшего познавать мир в шести измерениях (кстати, Андрей Могучий, прежде чем стать режиссером, окончил Ленинградский институт авиационного приборостроения, а его первые спектакли были поставлены по литературе абсурдизма и символизма). И наука, и театр — пространства расширенного сознания, в спектакле они соприкасаются.

Учитель — это учёный Туб, появляющийся в романе Олеши один раз в самом конце (он смог изобрести по приказу правителей-толстяков куклу-клон, заменившую живую девочку), ему в спектакле дано имя: Иван Ильич. Повесть Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича» явно не становится случайной ассоциацией. И у Толстого, и в спектакле приближение к смерти меняет координаты сознания героя. Можно увидеть в действии спектакля то, что его герои продолжают бесконечное и бесперспективное путешествие «В ожидании Годо» (в абсурдистской пьесе Беккета) и попадают в Зону, находящуюся за пределами законов разума (как в фильме Тарковского «Сталкер»). Разрушение цивилизации, совершаемое бессердечным соглашательским человеческим разумом, стало темой культуры и философии ХХ века и продолжается в «Учителе».
Изменение скорости меняет восприятие реальности. Режиссер пользуется этим средством, иногда замедляет действие, создаёт метафизическое ощущение неподвижности. Сама длительность спектакля (4 часа) оказывается пропорциональной ракурсу отстраненного взгляда на жизнь, на память, на историческую эпоху (сталинизм), и подводит к жанру современной мистерии, повествованию о скорбных и таинственных событиях. В «Трёх толстяках» Могучий продолжает свой опыт зрелищных перформансов, иногда почти бессюжетных, в традиции площадного театра — по средневековому эпосу «Орландо Фуриозо», по книге Саши Соколова «Между собакой и волком», играющей мифами сознания русского человека ХХ века, опыт разыгранного в цирке спектакля «Кракатук» («Щелкунчик» Гофмана) и первой части «Трёх толстяков», содержащей также множество элементов цирка и клоунады.

Художник Александр Шишкин разворачивает в БДТ пространство площадного театра. Помост выдвинут в зрительный зал, глубина сцены позволяет организовать несколько планов игры, масштаб кажется планетарным. Сценическая реальность постоянно трансформируется. В глубине возникает «потерянный рай», уютный домик из памяти героя, спускается огромный телевизор советского времени с чёрно-белым изображением, появляется видеопроекция с чертежами и формулами, а в другой сцене — школьный класс с картонными фигурами голосующих по команде пионеров...

В мистериальном пространстве оказываются особенно контрастны и подчеркнуты рассуждения героев. Туб и его ученик Гаспар Арнери сквозь весь спектакль ведут философский диалог, проходят путь, в котором есть последняя возможность объясниться, очистить совесть. Артисты Сергей Дрейден и Александр Ронис в этих ролях пользуются эксцентричной интонацией, их диалоги превращаются в интеллектуальную игру. Действие спектакля следует за воспоминаниями, которые надо распутывать. Прошлое настигает каждого. Прожив свои жизни так, как они прожили, оба с предательствами и подлостью, согласившись отдать живое сердце, чтобы быть «сильными» и «успешными», они неизбежно в конце концов попадают в плоскость, которой управляют «стрелы времени», пущенные их собственным выбором. Туб Сергея Дрейдена — трагический герой постабсурдистской эпохи. Без его таланта «толстяки»-властители не создали бы этого саморазрушающегося мира. Ему приходится признать, что винить некого. Ему остаётся только горькая рефлексия. Рядом ученик Гаспар (Александр Ронис), предавший его, занявший его место и продолживший его дело. Сотрудничающий с безнравственной властью не может обвинять эту власть. В итоге Туба убьёт его «копия», его карикатурный клон. Символичная сцена — сон Гаспара, в котором возникает государственное хранилище сданных власти сердец главного банкира, главного военного, главного учёного, главного писателя…

Принцип спектакля — смена отражений темы. От фантасмагории к философскому баттлу, а ещё несколько раз в спектакль включаются фрагменты старого документального фильма об экспериментах в области психофизиологии, выясняющих границы терпения человека, пределы насилия над ним. В другом театральном отражении играется рассказ Туба о его детстве, о том, как он отказался от отца, объявленного врагом народа и агентом иностранных спецслужб. Это трагифарсовая опера, с беззаботными наивными ариями и стилизованным движением, с громадной куклой «главного таракана», с портретом тирана, на котором зубастая пасть открывается и заглатывает всех не подчинившихся.
По сравнению с романом Олеши, действие которого происходит в неопределённом месте и времени, а персонажи имеют какие-то выдуманные латинские имена, в спектакле присутствуют исторические реалии ХХ века. И всё же природа игры остаётся сказочной, условной. Рядом с Тубом и Гаспаром, более или менее «реальными» персонажами, современными интеллектуалами, все остальные сыграны в броской «карнавальной» манере: трио Розовых дам, носительниц позитивной энергии (Марина Игнатова, Елена Попова, Ирина Патракова), сошедший с портрета и преображенный во сне мальчишки Сталин (Анатолий Петров), зловещая учительница (Ируте Венгалите), фантастические юные существа Песчанки (Глафира Лаврова, Ольга Семёнова).

Площадной мистериальный театр Андрея Могучего оказывается ёмкой формой, в которой история соглашательского разума имеет несколько измерений, политическое, философское, карнавальное отражение.

Николай Песочинский, специально для «Фонтанки.ру»