В пространстве вечной женственности этим летом актриса Большого драматического театра Елена Попова получила звание народной артистки России, а буквально на днях стала лауреатом престижной театральной премии "Золотой софит". Елена Попова - воспитанница школы Аркадия Кацмана и Льва Додина. В знаменитом студенческом спектакле "Братья и сестры" она играла Варвару. Однако судьба сложилась так, что вся ее творческая жизнь неразрывно связана с Большим драматическим театром, где она сыграла свою первую роль, еще будучи студенткой.
Уже много лет Елена Попова - ведущая актриса театра и, можно сказать, его лицо. Актриса работала с такими замечательными режиссерами, как Георгий Александрович Товстоногов, Эрвин Аскер, Темур Чхеидзе, Григорий Дитятковский. Причем каждый из них видел в ней идеальное воплощение своего замысла. Может быть, в этом и заключается секрет актерской притягательности Елены Поповой - в удивительной пластичности, гибкости ее актерской природы, отзывчивости и чуткости на все новое.
Елена Попова создала на сцене образ настоящей женщины - нежной, трогательной, мягкой, которая однако может быть и сильной, непреклонной, может быть верной женой или ветреной любовницей, то смиренной, то разбитной. С Еленой Поповой в спектакли словно входит атмосфера надломленности, возникает светлая печаль. Ведь лиризм актрисы особого свойства - ее героини не изнеженно-романтичны, они скорее сдержанны и печальны. В одной из последних ролей актриса вновь предстала в новом качестве, явившись в спектакле Григория Дитятковского "Отец" холодной, сдержанной, страстной защитницей своего мира.
- Вы - ученица школы Аркадия Кацмана и Льва Додина. Основную часть труппы Малого драматического театра составляют ваши бывшие однокурсники, а ваша творческая судьба состоялась в Большом драматическом театре. А вы смогли бы и хотели бы работать в МДТ?
- Судьба есть судьба, и изменить ее, испытывать заново очень трудно. Традиции Большого драматического определили мое творческое кредо и мой образный мир. Так что БДТ - это моя вторая школа, вторая жизнь, а может быть, и первая - кто знает.
- Еще будучи студенткой, вы сыграли на сцене БДТ роль Эмили в спектакле "Наш городок". БДТ был вашей мечтой?
- В те годы попасть в БДТ было мечтой каждого студента, именно мечтой, настолько это было недосягаемо. И когда со мной это случилось, я с трудом в это поверила. Но долго думать было некогда, потому что репетиция была назначена на другой день после приглашения. Было не до радости - передо мной сразу встали сложные творческие задачи, которые я должна была выполнять, а не восторгаться и восхищаться.
- Вы легко включились в работу?
- Я думаю, что это лестное качество нашего курса, моих замечательных учителей, которое они привили нам. У нас совсем не было амбиций - мы были студентами и просто учились. Понимая, что еще ничего не умеем, мы были всегда в поиске, в работе. Нас учили, что никакие мы не звезды, а вечные ученики. Считаю, что это прекрасное качество, которое помогает человеку жить и легко нести ответственность за то, что ты умеешь.
- Есть такие понятия "актер Товстоногова", "актер Эфроса", "актер Додина". Вы чувствуете себя актрисой Товстоногова?
- У Георгия Александровича Товстоногова я играла в трех спектаклях. Непросто было влиться в очень "звездный", яркий коллектив со сложившимися традициями, отношением к материалу, режиссерам. Мне никто не делал никаких скидок и одолжений, нужно было "пахать" и быть готовой к чему угодно. Думаю, что по большому счету я не стала актрисой Товстоногова, потому что актерское поколение, которое выросло при Товстоногове, к моему приходу в театр было сформировано. А для таких артистов, как я, у Георгия Александровича уже не было ни материала, ни сил, ни времени.
- Ученики Кацмана приживаются везде?
- Да, тем и прекрасна наша школа - она дает человеку возможность раскрыться, а дальше он становится пластичным как воск, там уже мера таланта определяет успех. Ученики Кацмана и Додина "прививаются к любому дереву". Они проявили себя не только в МДТ, но и в других театрах, в кино, на телевидении, даже на эстраде.
- Вы часто играете на сцене иностранок. Почему?
- Я сама удивляюсь. Думаю, мне уже пора отдельный приз выдать за количество американок, сыгранных на сцене. Наверное, здесь срабатывает мой типаж. Если берут американскую пьесу, значит героиня - голубоглазая блондинка, то есть Попова. А на самом деле очень жаль, что в моей творческой биографии не было, да, наверное, уже и не будет, по возрасту, Чехова, Толстого, Достоевского...
- А какой героиней Достоевского вы себя видите?
- У меня ощущение, что Достоевский всю жизнь писал одну женщину. Не важно, кого сыграть, мне интересен именно его конфликт с женским началом.
- Женщины Достоевского - это почти всегда женщины открытого темперамента. Ваши же героини - как правило, женщины холодноватые, сдержанные...
- Вопрос темперамента очень сложный. Ведь что такое "открытый темперамент"? Это когда кричат, рвут на себе волосы, когда громко разговаривают, когда сразу эмоционально включаются? Но ведь все это не обязательно проявление подлинного темперамента. А у Достоевского любой материал написан так, что у него нет не экстремальной минуты. Все его персонажи, будь то женщины или мужчины, даже если они размышляют и философствуют, - всегда делают это яростно. Это сразу создает другой эмоциональной накал. Такой это автор. Он требует только такого воплощения. О Соне Мармеладовой я не говорю. Я в этой роли не могу себя представить. Да простят меня Достоевский и все его поклонники, этот образ ему не очень удался.
- Темур Чхеидзе строит поэтический, притчевый театр, в котором вы стали, кажется, идеальной героиней.
- Когда Темур Нодарович пришел в наш театр, возникли некоторые сложности во взаимопонимании с труппой. Ведь Большой драматический - это академический классический театр со своими традициями, режиссерской и постановочной культурой, иной, нежели в грузинском театре. У Чхеидзе другой сценический язык, другое понимание сценического пространства. Шел долгий процесс притирки, если так можно сказать. В русской психологической школе важно понимать, о чем спектакль. А для Чхеидзе еще очень важна и внешняя сторона. Она у него удивительно выстроена. Да и работать он привык с грузинскими артистами, у которых особый темперамент: они быстрее горячатся, быстрее откликаются на эмоции. Грузинские актеры быстро усваивают форму, наполняя ее своим содержанием. Темур Нодарович придает большое значение культуре, красоте тела, пластике, темпоритму. Он умеет это делать. И я, как мне кажется, ко всему этому была предрасположена. Я почувствовала в нем эстетически близкого мне художника, поэтому, наверное, и возник какой-то творческий и человеческий контакт. И когда такое происходит - это великое счастье.
- Удалось ли Чхеидзе найти общий язык с труппой?
- Да, в основном возникло взаимопонимание. Ведь практически все актеры уже поиграли в его спектаклях, ощутили его эстетику.
- Расскажите, пожалуйста, о роли Марины Мнишек в спектакле Чхеидзе "Борис Годунов".
- Мне кажется, это не та роль, в которой можно высказаться, раскрыться. Пушкин ведь собирался написать отдельное произведение об этой женщине. В нашем спектакле слышно дыхание истории. В трактовке Чхеидзе особенно важна судьба Самозванца. А роль Марины - совершенно эпизодическая, она точно на втором плане этой истории. Сцена задумана как блиц, все сжато, сконцентрировано в одном эпизоде. У меня даже нет времени для "разбега" в этой роли - я должна создать образ героини сразу, показать ее судьбу и при этом точно попасть в ритм и дыхание спектакля.
- Ваши героини такие мягкие, трогательные, женственные, вы на них похожи? Какие качества вы цените в женщине?
- Не знаю, похожа или нет. Приходит работа, в которой артист преодолевает какие-то, порой невыносимые преграды, потом что-то получается, и зрители или критики уже судят, получилось или нет. Я не вижу себя со стороны - я только пытаюсь разобраться в судьбе человека. Зачем он живет? Что собой представляет? Мне кажется, отвечать каждый раз на эти вопросы очень интересно. Самая большая и интересная задача артиста - не подминать под себя материал (мои учителя тоже об этом всегда говорили), а дорастать до этого материала, персонажа. Даже если он плохой, "вырастать" до его низости - это тоже путешествие по тайникам сознания.
- А есть ли героиня, близкая вам по мироощущению? Может быть, это роль, которую вы сыграли в последнем сезоне?
- Я не знаю. У меня такое ощущение, что я склеена из своих ролей, поэтому все роли, наверное, мне близки. А что касается последних работ, для меня самой интересной была роль Лауры в "Отце" Стриндберга. Когда мы в первый раз читали эту пьесу, мне казалось, более тенденциозного описания женщины придумать невозможно. И, конечно, путь, который мы проделали от первой читки до результата, огромен. Но если этих трудностей не видит зрительный зал, значит - мы все хорошо сделали. Найти мотор, пружину, правду этой женщины, а не отношение Стриндберга к ней было для меня основным. Человек бесконечен, и любая классика бесконечна. Поэтому всегда будет найдена своя уникальная версия для любой пьесы, для любого персонажа.
- Расскажите, пожалуйста, о работе с Григорием Дитятковским, о его режиссерском методе.
- У него такой метод, который я бы назвала отсутствием метода. Когда я репетировала, я ничего не понимала - что происходит, что нужно играть, а он ничего не объяснял. Григорий Исаакович говорил все о Стриндберге, об образах, о жизни. Ничего конкретного. Конечно, это не традиционный метод - волевой. Не думаю, что каждый артист это может вынести, но приходится подчиняться. И если подчинишься, тогда сможешь с ним работать, только вопросы ему задавай. Анализировать просто не хватает эмоциональных сил. Нужно осваивать пространство. Есть такие вещи, о которых не очень хочется рассказывать, которые хочется оставить на потом - если, даст Бог, мы еще раз встретимся в работе, я задам ему эти вопросы.
- В этом спектакле у вас сложился очень необычный дуэт с Сергеем Дрейденом. Как складывались ваши партнерские отношения?
- Партнерские отношения - вещь трудная для понимания. Нам нужно было выработать какой-то особый способ общения. Обычно все мы зависим от партнера - все имеет значение: как он посмотрел, как сел. Конфликт всегда рождается от столкновения характеров, от партнерских взаимоотношений, а режиссеру в этом спектакле нужно было совершенно другое. Для меня основной конфликт в спектакле - это конфликт с собой. Я должна была определить для себя, почему я так поступаю. Думаю, это самое интересное в творческом поиске. Я отстаиваю свое представление о жизни, о мире, а он (Ротмистр) - свое. И только потом, когда сталкиваются наши представления, возникает конфликт. Сережа - замечательный человек. Трогательный. Умница. Отношения у нас прекрасные. Но самое интересное, как мне кажется, началось именно на спектакле - у нас возникло такое живое общение, возникла какая-то тайна отношений наших персонажей. Я очень благодарна режиссеру, который дал нам такой шанс.
- Елена Кимовна, вы бы пошли на эксперимент, если бы возникло такое предложение?
- Разумеется. Иногда в театре говорят о моей "творческой сытости". Но я ее не ощущаю. Если бы мне что-то интересное предложили, я бы рискнула.
