А. Островский, П. Невежин. «Блажь!». БДТ им. Г. Товстоногова.
Режиссер-постановщик Геннадий Тростянецкий
На балкон, окруженный розочками и нарисованными на стенах ангелочками, царственно выходит Нина Усатова и проникновенно поет всем известные строки: «Отцвели уж давно хризантемы в саду…». Можно с уверенностью сказать, что романс звучит именно в ее исполнении, а не героини — Серафимы Давыдовны Сарытовой. Затем падает легкий голубой занавес… бурные зрительские аплодисменты. Сольный номер любимой актрисы уже с самого начала задает два плана актерской игры в спектакле. Актеры иронизируют над собой и героями, меняют голоса, сознательно наигранно смеются и двигаются…
Геннадий Тростянецкий поставил «Блажь!» как спектакль-насмешку, анекдот, водевиль. Он постоянно взрывает действие непредсказуемыми мизансценами, остроумными выдумками, неожиданными деталями и акцентами, что свойственно его режиссерскому почерку. Эти «вспышки» возникают, возможно, в тех самых местах, где в XIX веке могли оказаться куплеты. Например, после страстного танца помещицы и управляющего, Степан (Андрей Феськов) целует Серафиму Давыдовну, и она в буквальном смысле витает в облаках: с колосников спускаются пять разноцветных облачков, катятся клубы дыма, будто из-под земли вырастают бородатые мужики и бабы в серых рубахах, и начинается балет. Вместе с крестьянами выбегает и миниатюрная девушка в розовом (Юлия Дейнега), изображающая Купидона. Или такой трюк: готовясь к праздничному обеду, бабы везут на веревочке из кулисы в кулису пеструю курочку на колесиках — и спустя несколько секунд одна из крестьянок уже мчится обратно с ощипанной тушкой в руках.
Утрируется все — костюмы героев, их мимика и жестикуляция. Актрисы в гигантских шляпах похожи на огромные конфеты, в центре — Сарытова в пышных сахарно-белых и розовых кринолинах. Декорации напоминают торт с кремовыми узорами (художник Владимир Фирер). Почти всю сцену занимает стена дома с балконом, который подпирают две позолоченные колонны. Прямо у «дома» полукругом располагается не то пруд, не то речка из зеркальной фольги с двумя белыми ажурными мостиками и лебедями на сверкающей глади. Круглая разноцветная клумба, надетая на высокий шест, возвышается над сценой, как сказочное дерево или пирожное… Восторг зрителей вызывает и огромный пятиколесный велосипед, на котором разъезжает Лизгунов (Александр Чевычелов), и грустно бредущая среди разноцветного хаоса, подволакивающая задние ноги корова (Семен Мендельсон). «Ненастоящая», искусственная картинка, будто детский домик с игрушками. Но режиссер готовит сюрприз: в середине первого акта крашеную стену вдруг разворачивают на 180 градусов. В этом тоже насмешка: когда зрительский глаз уже привык к «райскому уголку», вдруг показать деревянные перекрытия, лестницы и балки… У имения Сарытовой, у сцены (и в душе каждого из нас) всегда есть обратная сторона, изнанка.
Актеры выглядят гуттаперчевыми, как персонажи рисованных мультфильмов. Степан передвигается то прыжками, то бегом; Гурьевна (Елена Попова) легко порхает, опираясь на трость, что лишь прибавляет ее походке воздушности; гордый собой Митрофан (Андрей Аршинников) шествует нарочито по-деловому. Массовые сцены построены как «переполох в муравейнике» и сопровождаются забавным музыкальным мотивчиком: декорация-стена разъезжается на три части, каждая из которых вращается вокруг своей оси, а все без исключения герои (даже корова) носятся по лестницам и сцене.
Сама «блажь» в спектакле Тростянецкого стала метафорой тяги к игре, театральности, царящей на сцене. У каждого из героев своя «блажь», и они демонстрируют ее как угодно: с помощью притворных обмороков, криков, танцев, падений… Выбивается из общей картины лишь Митрофан (Андрей Аршинников): на него, неторопливо расхаживающего со своей гитарой и прячущего деньги в карманы клоунских штанов, мало кто обращает внимание, а ведь он и есть — олицетворение «блажи». Кажется, недотепа — а забирает себе самый лакомый кусочек, постепенно завладевает всем вокруг…
Получился остроумный спектакль на основе пьесы, сюжет которой изначально дает основания для фарсовой трактовки. Барыня влюбилась в своего управляющего, готова ради него на все, даже оставить детей без наследства. Но Усатова с такой неподражаемой жертвенностью снабжает возлюбленного деньгами, что это вызывает лишь улыбку. Степан срывает с ее пальцев кольца, серьги, залезает к Сарытовой под юбку, но юбка эта так огромна, а лицо хозяйки так наивно, что фарсовый прием не выглядит пошлым. Тростянецкий рассказывает не историю любви стареющей тетки к молодому приказчику, который ее бессовестно обманывает, — тут дело в другом. «Я роль играл!..» — кричит в финале Степан, и режиссер позволяет актерам и зрителям тоже поиграть, повитать в облаках, окунуться в затягивающую атмосферу сказки, укрыться от реальности. Тень ее, правда, падает на сцену, когда все участники спектакля пьют шампанское и радостно танцуют под ритмичную современную музыку, а на авансцене остается одна Сарытова, тихо и всерьез оплакивая свои утраченные иллюзии.
Федеральное государственное бюджетное учреждение культуры
«Российский государственный академический Большой драматический театр имени Г. А. Товстоногова» • Санкт-Петербург
Для улучшения работы сайта и его взаимодействия с пользователями мы используем файлы cookie. Продолжая работу с сайтом, Вы разрешаете использование cookie-файлов. Вы всегда можете отключить файлы cookie в настройках Вашего браузера.
