Марина Дмитревская
Петербургский театральный журнал
9 январь 2015
Совершенно неожиданно Дмитрию Воробьеву исполняется 50. Ну, как-то совсем внезапно. Неужели звездный курс Бызгу-Баргмана-Воробьева-Полянской подходит к этой дате?.. Видимо, Дмитрий Воробьева — первый. Надо точить перья…
При этом есть большое внутреннее воодушевление — поздравить именно Дмитрия Воробьева, еще недавно — Диму. Потом что если и есть у нас кто — так это он, настоящий крупный драматический актер, который всегда больше каждой своей роли (при этом роль не меньше его).
И ведь что поразительно? С самого начала в каждом спектакле он был содержателен и интересен. И наш № 8 20 лет назад зафиксировал начало творческой судьбы младшего представителя большой и разветвленной театральной династии Воробьевых (младшего на тот момент, потому что тогда еще ходили в детский сад Полина Константиновна Воробьева и Арсений Дмитриевич Воробьев, ныне тоже ставшие артистами).
Он был содержателен и интересен, когда, выпускник курса И. О. Горбачева, играл Мишу Бальзаминова и Мсье Жоржа. Хрупкая неврастения и задумчивая потерянность Мсье Жоржа в спектакле Анатолия Праудина вообще сделали Дмитрия Воробьева актером почти культовым для тогдашнего поколения, на спектакль ходили по несколько раз. Но Праудин совершил режиссерский кульбит и назначил драматического неврастеника Воробьева на роль Скалозуба в «Горе от ума», уронив хлипкого перепившего полковника в прямом смысле мордой в салат и обнаружив в этот момент эксцентрические свойства в драматическом даровании молодого артиста.
А потом был поразительный Леонидик в праудинском «Бедном Марате», и был переход из Александринки в «Балтийский дом», а там — «Три товарища» того же Праудина с тоской по мужской дружбе и военному братству, мерзкий Жан в галибинском спектакле «Фрекен Жюли», и блистательная роль в «Школе для дураков» Андрея Могучего, Сирано де Бержерак и Незнамов в «Без вины виноватых» Владимира Туманова…
Дмитрий Воробьев был всем нужен, но однажды ушел из профессии на несколько лет и вернулся только к Анджею Бубеню в Театр на Васильевском, где сыграл роль, опять сделавшую его «больше, чем актером», но уже для нового времени. Он сыграл Даниэля Штайна. Герои спектакля «Даниэль Штайн — переводчик» жили в плену вер, догм — герой Воробьева был свободен. Это дыхание свободы можно было передать только через свободу актерскую. Покой — через покой. Отсутствие в мире конкретностей — именно его отсутствием. Каждый из героев сценического муравейника что-то бесконечно делал, мастерил, был режиссерски привязан к непрекращающимся физическим действиям. А у Воробьева предметный мир был отнят. Вообще. Его руки касались только черного пепла, покрывающего землю, а «центр внимания» был высоко над головой, прямо по вертикали — вверх… Это «вверх», эта способность к «вертикальному» строению роли и отличают Дмитрия Воробьева…
С Бубенем появились на сценический свет запаренный, помятый помещик Смирнов — никакой не «медведь», а скромный немолодой миляга, помимо своей воли влюбляющийся с полоборота в ведьмообразную помещицу Попову («Водевили») и Джон Проктор в «Салемских ведьмах»; — совсем не богатырь, не Е. Урбанский, а по-своему мягкий и добрый Джон Проктор, совершающий трагический нравственный выбор.
День рождения — не просто повод вспомнить все прекрасные роли Дмитрия Воробьева (были еще «Двое на качелях», «Вирджиния Вульф») ныне актера БДТ. Это повод для настоящей творческой радости: есть такой актер, которого, по замечанию одного критика, уже и хвалить как-то неприлично раз за разом…
Вот думаю: Воробьев на сцене редко смеется, чаще — застенчиво улыбается. Как-то стыдливо скособочась при этом. Сосредоточен, закрыт, смотрит искоса, «низко голову наклоня»…
Но сегодня трудно не высказать (и высказать) радость от того, что у нас есть такой артист. Просто он есть.
Большой артист, одним словом.
Поздравляем!
