Впервые встретившись с Мариной Игнатовой в жизни, я готов был воскликнуть вслед за Дидро: «Мадам, я думал, вы на голову выше!» Конечно, данные актрисы — высокий рост, стать — никуда не исчезли, просто в жизни она не показалась такой мощной и монументальной, как на сцене. Словно спустилась с котурнов. Очки, неожиданные на знакомом лице, усиливали впечатление наивности и даже некоторой беззащитности, придавали облику мягкость (недаром писатели любят наделять близорукостью самых мягких и доверчивых героев). Игнатова усмехнулась: «Ну да, на сцене у меня все немного в тумане»...
Бывает, человеку приходится довольно долго идти против течения, но потом в его жизни происходит важная перемена и он движется уже словно подхваченный чьей-то рукой. В случае с Игнатовой такой важной переменой стал переезд из Москвы в Петербург в 1998 году, когда она вошла в труппу БДТ имени Г. А. Товстоногова. Актриса, семнадцать лет прослужившая в «Ленкоме», не избалованная признанием и количеством ролей (хотя была работа и на других подмостках, а также в кино), удачно вписалась в театральную среду Северной Пальмиры. В ее творческую жизнь вошли режиссеры Адольф Шапиро, Темур Чхеидзе, Григорий Дитятковский, Валерий Фокин, Кристиан Люпа и др. В БДТ Игнатова сыграла Раневскую в «Вишневом саде» (ввод), Гурмыжскую в «Лесе», расиновскую Федру, после которой критики признали, что Петербург обрел превосходную артистку. Лермонтовскую баронессу Штраль, госпожу де Сотанвиль Мольера, Елизавету Тюдор Шиллера... шекспировскую Гертруду («Гамлет» театра «Приют Комедианта»). Сегодня актриса, служа в труппе БДТ, играет еще в Александрийском театре и в «Русской антрепризе имени Андрея Миронова». Появились награды: «Золотой софит», Премия Станиславского. В феврале этого года Игнатова стала народной артисткой России.
Несмотря на всеобщий интерес, она не из тех, кто на виду. Даже на интернет-форуме зрители удивлялись, почему ничего не известно о замечательной Марине Игнатовой... Она находится вне театральной суеты, не кажется открытым, распахнутым человеком. Наверное, поэтому у нее нечасто берут интервью. «Вообще, я молчунья, — предупредила она перед беседой, — меня нужно разговорить». «Разговаривание» началось в ноябре, после репетиции спектакля Григория Дитятковского «Идеальный вор» по пьесе Ярослава Ивашкевича.
Евгений Авраменко. Когда вы решили стать актрисой?
Марина Игнатова. Для меня самой это странно, как такового решения не было. Я любила школьные вечера, обожала читать стихи. (Шутливо декламирует.) «Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы...». Читала Блока, Цветаеву. Но в самодеятельности не занималась, а увлекалась спортом, я — фехтовальщица. Дочь медиков, собиралась в медицинский поступать, занималась с репетитором. И вот мы сидим, какие-то задачи по физике решаем, а я все стихи читаю. Мне задачки решать, а я — стихи. И репетитор говорит: «Марин, иди в артистки!» Вот, отправилась в Москву, в Школу-студию МХАТ, но меня не взяли, сказали: истеричная она какая-то, странная... Тогда я вернулась в Горький и поступила в Горьковское театральное училище к Валерию Семеновичу Соколоверову, а после опять поехала в столицу и стала студенткой ГИТИСа.
Е. А. После училища была большая уверенность?
М. И. Какое там... Ничего подобного. Честно говоря, последние лет десять (максимум — пятнадцать) я начала что-то понимать о профессии. Конечно, играла, что-то хуже, что-то лучше, но тогда совсем ничего не понимала. И даже сейчас все приходится начинать с нуля. С Григорием Дитятковским начали репетировать «Идеального вора» — все равно с нуля, как будто вообще ничего не умела... и не умею.
Е. А. Вы можете сказать, что кто-то из актеров оказал на вас особое влияние?
М. И. Насчет особого влияния не знаю... Во всяком случае, увлечений у меня было очень много. Мы, студенты Андрея Александровича Гончарова, учились при Театре имени Маяковского, и я увлекалась Татьяной Дорониной, ходила на все ее спектакли, дома подражала ей. Мне казалось, что Татьяна Васильевна необыкновенная, фантастическая, что актриса должна быть именно такой. Когда во МХАТе увидела Екатерину Васильеву, испытала потрясение, меня просто с ног сбило. Я подумала: вот какой должна быть актриса! Когда в «Ленком» пришла Инна Чурикова, я ни один спектакль с ее участием не пропускала. И думала: вот! В Театре имени Маяковского посчастливилось застать Лидию Сухаревскую; мы ходили на «Старомодную комедию», где она играла со своим мужем Борисом Тениным. И называть любимые имена я могу долго. Алиса Фрейндлих. Зинаида Славина. Ольга Яковлева и другие эфросовские актеры. Студенткой я бывала на репетициях Эфроса. Его «Трех сестер» помню по мизансценам. Эфросовские артисты понимали друг друга с полуслова, общались на только им доступном, «птичьем», языке, обладали удивительной детскостью. Какие-то вещи могли сделать только они, например сыграть впечатление. Впечатление, а не конкретного человека. Позже, когда в «Ленкоме» у меня не ладилось и состоялся важный разговор с Марком Анатольевичем Захаровым, он вздохнул и произнес: «Да, вам, наверное, надо было с Эфросом работать». Но того уже не было в живых...
Е. А. Вам повезло: с некоторыми из своих «увлечений» вы встретились в работе...
М. И. Да, с Татьяной Васильевной я играла в спектакле «Она в отсутствие любви и смерти», с Борисом Михайловичем репетировала «Клима Самгина», в ленкомовском «Мудреце» мы с Инной Михайловной в разных составах играли Клеопатру Львовну... Повезло, на самом деле повезло.
Е. А. И, честно говоря, я не ожидал, что, придя брать интервью в гримерную Марины Игнатовой, окажусь и в гримерной Алисы Фрейндлих.
М. И. А разве я могла раньше себе представить, что буду сидеть в одной гримерной с этой великой, нежно мною любимой актрисой?
Е. А. Гончаров взял вас в театр еще студенткой...
М. И. Он занимал в спектаклях некоторых студентов. После того как мы показали отрывок из «Фантазий Фарятьева», где я сыграла Любу, взял и меня, так что в театре я работала со второго курса. Он ввел меня вместо уволившейся Светланы Мизери на роль Жены в спектакль «Она в отсутствие любви и смерти» по пьесе Радзинского, а потом предложил роль Лидии Варавки в своем «Климе Самгине». Получив роль на втором курсе, премьеру я сыграла лишь на четвертом, поскольку Андрей Александрович репетировал годами, а затем ушла к Марку Анатольевичу. Мы пришли в «Ленком» вместе с подругой Ирой Серовой: она — показываться, я — подыгрывать. Но в результате взяли меня, предложили роль миссис Пейдж в «Виндзорских проказницах», которых ставил Анатолий Васильев. К сожалению, с ним так и не удалось поработать: спектакль не вышел. Но зато в театральной квартире мы жили через стенку, его жена Надя моя подруга.
Е. А. Мизери, после которой вы стали играть в спектакле «Она в отсутствие любви и смерти», человек другого поколения. Прочитав в одной из давних рецензий, что ее героиня — уставшая и одинокая женщина, ищущая выход из тупика, я удивился: у Мизери это могло быть органично, но что здесь близкого студентке?
М. И. Странно, но мне вообще было интереснее играть возрастные роли, искать характер. Я в «Ленком» пришла — начала репетировать Памелу в «Дорогой Памеле» Патрика, и мы играли на пару с Еленой Фадеевой. Так что бабушек я рано начала играть.
Е. А. Но ведь Фадеева была старше вас едва ли не на полвека...
М. И. Сначала я репетировала Глорию Гулок, а главную роль — Татьяна Пельтцер, но она ушла из репетиционного процесса, и взяли Елену Алексеевну. Когда она заболела, быстро ввели меня. Конечно, Елена Алексеевна исполняла роль с большей погруженностью, подробностью, а я играла безо всякого грима, только надевала паричок такой — короткая стрижечка — мне он очень нравился. Был условный ход, не скрывалось, что артистка молодая.
Е. А. Когда вы покидали Москву, было предчувствие, что начинается новый интересный этап?
М. И. Когда я покидала Москву, то думала, что у меня все вообще может закончиться как у актрисы, а не начаться. Я ехала в никуда. Просто ехала за мужем...
Е. А. Александром Беляевым, музыкантом...
М. И. Сейчас он не занимается музыкой. Его первая группа — ленинградский «Телевизор», в которой он был с самого основания, а через несколько лет ушел в «Наутилус Помпилиус». В Москве у Саши была работа, но он не любит столицу. Сам из Питера, он просто фанат этого города. Не могу сказать, что в столице у меня все интересно складывалось, я подумала: а что, собственно, теряю? Ролей в «Ленкоме» было мало, поддерживался дух конкуренции. Например, на роль Маши в «Чайке» были назначены четыре актрисы (если не пять!), включая меня. Этакие Олимпийские игры... Помню (смеется), Марк Анатольевич как-то, почувствовав мое недовольство, распирающее волнение, подошел и иронично так спрашивает: «Ну что, искрите, Марина Октябрьевна?»
Е. А. Вы с мужем какое-то время жили на два города?
М. И. Да, долго. Некоторое время я приезжала сюда два раза в неделю. Отыграю спектакль — и в Питер, здесь два дня побыла — и обратно в Москву на спектакль.
Е. А. Оставляя столицу, вы ехали именно в БДТ?
М. И. Я любила БДТ. В свое время, когда в Горьком были большие гастроли, я посмотрела много спектаклей и влюбилась в этот театр. А когда пришла пора выбирать, подумала: если в Питер, то куда еще, как не в БДТ? Сцена большая, хорошая... А до этого я снималась с Андреем Толубеевым — Царство ему небесное — в фильме «Лабиринт любви», и он сказал: если решишь к нам — звони. Когда я решила, Кирилл Юрьевич Лавров приехал на «Чайку» и после просмотра объявил, что берет меня. И все — легко. .. (Улыбается). Сели в машину да поехали.
Е. А. В чем для вас разница между Москвой и Петебургом?
М. И. Не могу определить ее точно, но она есть. Разница в существовании на сцене. Хотя, может, мне так кажется после «Ленкома», театра весьма специфичного, с его-то ритмом, галопом. Здесь все спокойнее.
Е. А. В одном интервью Валерий Фокин заметил, что в Питере по сравнению с первопрестольной мало театральных событий, ситуация спокойная, ровная, «немного даже замшелая»...
М. И. Нет. Хотя, когда я уезжала, Марк Анатольевич вопрошал: куда вы едете, ну куда вы едете? Вы едете типа... в Екатеринбург. Действительно, в Москве денег больше, возможностей, все ярче, шумней. Бывает, спектакль ничего из себя не представляет, а шуму... Но питерский ритм мне, видимо, ближе, потому что о Москве я даже не вспоминаю. Этот ритм более созерцательный, что ли. Переезжая сюда, я Питер уже знала и любила.
Е. А. Вы пересекались с Фокиным в столице?
М. И. В Театре имени Ермоловой он ставил «Бесноватую» по роману «Идиот», и я репетировала Настасью Филипповну. Виктор Проскурин — Мышкин, Александр Балуев — Рогожин. Но у меня не получалось, и я ушла. Потом уже здесь Валерий Владимирович позвонил и пригласил в Александрийский театр.
Е. А. Подразумевался ваш переход туда?
М. И. Разговоры об этом велись изначально, но... мне хорошо в БДТ. От добра добра не ищут.
Е. А. Когда вам предложили сыграть Настасью Филипповну, не удивились? Просто сложно представить вас, человека гармоничного склада, склонного к самоконтролю, рефлексии, в роли «бесноватой».
М. И. Не удивилась. Обрадовалась: невероятно хотелось работать над чем-то.
Е. А. По «Живому трупу» видно, что Фокин полагается на вас как на актрису. В сцене, когда Лиза узнает из письма о смерти Протасова, режиссер ничем не «прикрыл» вас, все держится на сильном эмоциональном исполнении. А если сегодня на спектакле что-то не сложится? Спрятаться ведь некуда.
М. И. Но есть профессиональные хитрости. Иногда можно себя чем-то разбудить, это же профессия, а не наитие...
Е. А. Недавно на «Живом трупе» произошла накладка: не поднялась площадка, на которой лежит Протасов. Спектакль минут через двадцать неожиданно прервали, а потом и вовсе отменили. На вашей памяти случалось подобное?
М. И. Нет, это впервые. И от этого жутковато: в тот вечер был полный зал, некоторые, может, годами собирались в театр... Очень важно, чтобы люди получили что-то от спектакля. Вот я выхожу из БДТ, иду по улице вслед за последними зрителями, слышу их разговор. Они могут напутать, сказать, что посмотрели «Марию Стюарт» Шекспира (думаешь: ну какой Шекспир!), но на душе так приятно, если их в спектакле что-то зацепило. Сегодня, мне кажется, зрители наиболее открыты именно позитивным переживаниям, они сознательно провоцируют себя на смех, даже в самых, казалось бы, неподходящих моментах. И хочется идти им навстречу. Пока меня не привлекают такие драматурги, как О'Нил или Олби. (Недавно Георгий Цхвирава предложил сыграть в его «Долгом путешествии в ночь» по О'Нилу — я отказалась.) Речь не о том, чтобы ставить ширпотреб, пошлые комедии, просто сегодня хочется дарить светлые чувства.
Е. А. Список режиссеров, с которыми вы работали, довольно длинный. Можете сказать, что с кем-то процесс шел особенно легко, словно сам собой, а с кем-то было сложнее?
М. И. Я всегда пытаюсь слушать режиссера, иду за ним, и со всеми работалось слаженно: и с Темуром Чхеидзе, и с Григорием Дитятковским, и с Валерием Фокиным, и с Кристианом Люпой.
Е. А. С Люпой? Думаю, он режиссер не нашего сознания, и актеру русской школы, стремящемуся к жизненному объему, к пониманию логики (пусть своеобразной, но все-таки логики) поведения своего героя, не так просто в его спектакле.
М. И. Ну что значит «не нашего сознания»? В его «Чайке», по моему ощущению, много моментов, понятных именно нам. Там, например, про то, что жизнь бежит, а мы за ней, что мы живем прошлым. Это вообще свойственно русским — жить прошлым, мы все время к нему обращаемся, смотрим через него. А на западе живут «вперед». Я видела спектакль Люпы «На вершинах царит тишина» по Бернхарду: три часа смотришь на чужом языке — и все ясно. И во время репетиций я его абсолютно понимала. Кажется, и он меня понимал, словно говорил: все правильно, туда, туда, только не хочу спугнуть...
Правда, сначала я негодовала: недели две Люпа ходил перед нами босиком, бил в барабан (у гениев свои странности) и рассказывал о пьесе и персонажах, а мы сидели и слушали, слушали... К концу второй недели я думаю: ну сколько же можно?! Хотелось... не знаю... вскочить, закричать... Зато потом очень быстро процесс пошел.
Вот с кем, пожалуй, было очень сложно, так это с Жаком Лассалем, ставившим в БДТ «Жоржа Дандена». Ему хотелось результата сразу, а я к этому иду долго, боюсь сразу дать результат. Помню, на репетициях он говорил: вы какая-то Федра в лесу...
Е. А. ?
М. И. (с улыбкой). Просто Лассаль посмотрел спектакли «Федра» и «Лес», после чего выбрал меня на роль госпожи де Сотанвиль. И говоря так, он имел в виду, что видит прежних героинь: мол, пока я вижу Федру в лесу, а где Сотанвиль-то? Я находилась в процессе поиска, не готова была быстро создать образ. А вообще всегда иду за режиссером... Сейчас — за Дитятковским. Пока не очень понимаю куда, но иду.
Е. А. Еще бы! После «Федры»...
М. И. Григорий Исаакович — необыкновенно начитанный, образованный человек. А в «Федре» я не то, что шла... в тот материал я просто нырнула и растворилась. На «Федру» я смотрю с особой любовью. После нее думала: а что можно еще сыграть такого интересного? Там для меня — все. Да, был период, когда ничего другого не хотелось.
Е. А. Как проходила работа над «Федрой»?
М. И. Мы много читали по теме, очень подробно работали с пьесой, был использован архаичный перевод 1823 года, с тяжелым слогом. Григорий Исаакович вообще основательно влезает в текст. До занудства... (смеется). Да простит он мне. От слишком настойчивого внимания к тексту даже возникает некоторое раздражение. Вот сейчас вышли на сцену — и опять в него погружаемся, и нет движения. Кажется, уже хватит, хочется играть. Но в «Федре» работа меня так захватила, что я могла репетировать сутками.
Е. А. В его «Двенадцатой ночи» играют замечательные артисты, но спектакль непросто выдержать до конца. Вся интрига, как ни парадоксально, заставляет скучать. Правда, как только выходит Алиса Бруновна, сразу все становится на свои места...
М. И. Не знаю, когда смотрела я, казалось, что и Алисе Бруновне, актрисе такого колоссального масштаба, непросто в этих условиях. Я, кстати, видела «Двенадцатую ночь» Деклана Доннеллана — хохотала до слез. Там все роли играли мужчины, и разыгрывали они всю историю с такой легкостью! Не было той пошлости, какая бывает, когда мужчины переодеты женщинами. А в БДТ очень много подробностей, абсолютно лишних, на мой взгляд.
Е. А. А как «послушная» актриса чувствует себя во время съемок в сериалах? Там отсутствие мощного «поводыря» мешает или, наоборот, дает больше свободы?
М. И. И там я не предоставлена сама себе. Все равно есть история, режиссерская задача. Вряд ли есть необходимость говорить о сериалах: да, они помогают в материальном плане, освобождают голову от мысли о бюджете... но разве есть в сериалах про милицию что-то выдающееся? Как редкие исключения попадаются интересные роли, например, Нателлы в «Тайнах следствия». И какого бы уровня ни был сериал, стараешься придумать что-то... На съемочный процесс уходит много времени, и его используешь на поиск.
Е. А. Нателла — персонаж, прямо скажем, шокирующий: психически нездоровая женщина, убийца...
М. И. Сначала я отказалась, еще не прочитав сценарий, а только выслушав продюсера. Но продюсер уговорила...
Е. А. Каково ваше отношение к профессии? Вы из числа фанатиков?
М. И. Это профессия, ею нужно заниматься адекватно. Нет, я не фанатик, мне кажется, есть вещи интереснее, чем театр. Очень люблю природу, обожаю рыбалку. Бывало, пойду на даче, наловлю в трехлитровую банку карасей и выпускаю. На следующий день опять наловлю и выпускаю. Хотя, конечно, не могу назвать себя заядлым рыбаком. Люблю хорошее кино...
Е. А. Кто из кинорежиссеров нравится больше всего?
М. И. Об этом можно говорить бесконечно. Микеланджело Антониони, Лукино Висконти, Бертран Блие, Райнер Вернер Фассбиндер, Фолькер Шлендер. Голландский режиссер Йос Стеллинг; не так давно вышел его фильм «Душка» с Сергеем Маковецким. Могу из дома не выходить — лежать и до боли в боках смотреть такое кино. Недавно наконец-то пересмотрела фильм Бернардо Бертолуччи «Двадцатый век» — грандиозное полотно. Сейчас на столике лежит книга Педро Альмодовара. И, готовясь к премьере, смотрю фильмы Анджея Вайды по Ивашкевичу.
Е. А. Вы часто играете ситуацию выбора и точно передаете душевные муки, сопровождающие его. А в жизни вы тяжело принимаете решения?
М. И. Иду к решению, может, долго: чем оно серьезнее, тем дольше иду. Я не спонтанна, всегда раздумываю. И к переезду сюда шла долго, все не решалась, но когда решила — уже не жалела и не жалею. Я не азартный человек, не искательница приключений, мне лучше с книжкой на диване. Да, вот мои приключения — с книжкой на диване.
Е. А. А какие авторы любимые?
М. И. Среди самых любимых — Гончаров (обожаю его «Обрыв», «Обломова»), Лев Толстой. Я люблю какое-то время читать одного автора. Например, будучи студенткой, некоторое время читала только Достоевского, практически всего. Но Толстой нравится больше... В другой период я читала только японскую литературу. Кто еще среди любимых? Пушкин, конечно. Тютчев. Баратынский. Бунин. Из зарубежных — Борхес. Маркес. Фолкнер. Томас Манн, «Иосиф и его братья» — одно из любимейших зарубежных произведений. Сейчас читаю Ивашкевича, все время перечитываю на ночь его пьесу.
Е. А. На ночь?
М. И. Конечно, я к этому привыкла со студенчества. Обязательно читаю перед сном: так откладывается лучше, утром проснешься — и все встало на свои места, что-то особенно запало.
Е. А. Вы, как видно, книгочей... А как насчет театральной критики?
М. И. Раньше, наверное, я была более открыта для нее, она меня меняла, а сейчас так сказать не могу. В критике ищешь помощь, чего у очень многих рецензентов сегодня не найти: они заняты больше самовыражением, чем предметом, и самовыражаются не всегда адекватно. Мне кажется, если что-то хорошо, то нужно говорить: это хорошо. А не так: «Это хорошо, но...»— и начинается... возня. Иногда приходится читать просто оскорбительную критику на своих коллег. Такая может раздавить, убить, но помочь не в состоянии. Конечно, в театральной критике есть вершины, конечно, я читала Наталью Крымову, читаю Алексея Бартошевича, Вадима Гаевского. Вот эти статьи способны помочь. Мне очень интересны Марина Дмитревская, Лилия Шитенбург, Елена Горфункель, Татьяна Ткач. Текстов Жанны Зарецкой жду с предвкушением, думаю: чем же сегодня удивит меня эта эксцентричная, саркастичная дама? Иногда сквозь ее иронию не понятно, хвалит она или ругает, но прибавляет оптимизма точно — когда никого не осуждает. Помню, после переезда сюда, листая газету и еще не запомнив ее фамилию, я спрашивала: а где, где... как же? Зарецкая? И расстраивалась даже, если не находила ее.
Е. А. У вас есть мечта о роли?
М. И. Сейчас нет. Была единственная мечта — Катерина в «Грозе». Сейчас я вообще не мечтаю, живу этим днем. Что Бог даст — то и хорошо.
Е. А. Что такое для вас работа актера?
М. И. Возможность узнать себя. Я не думаю о театре как о кафедре, хотя, может, годам к семидесяти это и придет. Но в студенчестве мы относились к театру прямо со священным трепетом, думали: вот, людям души лечим... Интересно заниматься своей душой через материал, он открывает во мне новое, и, может, кто-то увидит в этом себя. Работая над ролью, вдруг обнаруживаешь: а, вот как ты можешь... вот что, оказывается, у тебя есть... В жизни не получается так. В жизни я книжки читаю, кино смотрю, гуляю. Нет таких поступков, страстей, через которые можно было бы увидеть нечто... Вот Елизавета Тюдор: откуда-то вылез этот зычный голос, смех этот странный. Вообще, в последнее время на сцене не я в «предлагаемых обстоятельствах», я стараюсь идти к персонажу, не подтягивая его к себе. Стараюсь найти характер, увидеть другого человека.
Е. А. То есть выстраиваете роль не «изнутри», а пытаетесь увидеть персонаж со стороны...
М. И. К нему, к нему, к персонажу. И вдруг видишь, как смеется твоя героиня, какая у нее походка. Недавно смотрела передачу с записями актерских тренингов по Михаилу Чехову... Вдруг обнаружила, что мне это очень близко — поиск центра и другие упражнения на характерность. Мне нравится, когда и режиссер идет к автору, а не подтягивает его ближе к нам. Часто попытки перенести действие в наши дни малоубедительны. Не лучше ли отправиться в путешествие туда, к автору? Хотя, конечно, дело не в том, где и когда действие происходит, важнее сохранить дух. Вот, например, у Висконти в «Белых ночах» есть ощущение и Достоевского, и, как ни странно, Петербурга.
Е. А. Елизавета — фигура не только литературная, но и историческая. Насколько для вас с Темуром Чхеидзе это было важно?
М. И. Мне было важно, у Шиллера ведь не совсем та Елизавета. У него Тюдор порой кажется однозначно отрицательной: загубила прекрасную, любящую, возвышенную Марию. А я искала положительное, хотела понять, почему, отчего. Елизавета сама мучается, сама мечется, у нее ведь действительно была колоссальная проблема. Я много читала о ней, смотрела фильмы с Бетт Дэвис и Кэтрин Хепберн и другие. Темуру Нодаровичу я благодарна за то, что он дал возможность увидеть себя такой, какой я и не представляла. В своих спектаклях он дает актерам воздух, необычайно уважителен с каждым, просто не способен вдруг отстранить человека от работы, заменить его. Если у того не получается, он ждет, ждет... Вместо «нет! это не то!» он говорит: «Я не настаиваю, но если бы ты посмотрела так...». Видя его внимательное отношение к молодым актерам, я мысленно говорю: кто бы мне предоставил такие условия, когда я начинала... И Темур Нодарович берет только тот материал, который чувствует; во всяком случае, мое ощущение драматурга не расходится с его ощущением.
Е. А. Как вы думаете, человек сам идет по жизни, определяет свою судьбу или Кто-то сверху направляет его?
М. И. Не знаю, очень сложный вопрос. Мне кажется, что-то направляет. Ведет и охраняет. Порой преподносит нечто неожиданное. Хочется в это верить... С чего это вдруг я взяла и свернула, переехала сюда? Наверное, это не только я сама выбрала. В Москве ничего подобного «Федре» сыграть бы не удалось. Помню, когда на репетициях в «Ленкоме» я пыталась показать что-то в высоком стиле, продекламировать, возвести очи горе, Марк Анатольевич в ответ: «Ой, как-то страшно стало, не надо...». Вообще, чем дольше живу— тем больше убеждаюсь, что человек движется не только своей волей. Вот на днях в БДТ меня поздравили со званием народной артистки. (Шутливо.) «Указ президента от четвертого февраля о назначении артистки Беляевой народной...»: по паспорту я Беляева. Смешно даже: ну какая я народная, я себя такой не ощущаю. Народная — это Алиса Бруновна, Зинаида Максимовна Шарко. Они оставили такой след, что скорее мир исчезнет, чем они забудутся. Для меня звание как подарок судьбы, разве можно после этого сказать, что человек сам определяет все в своей жизни?
Беседу вел Евгений АВРАМЕНКО
