Человек театральной судьбы
(Татьяна Ткач, «Невское время», 18.11.2004)
История отечественного театра складывается не только из спектаклей, но и из актерских судеб. Не вполне обычная актерская судьба у заслуженной артистки России, актрисы Большого драматического театра Марины Константиновны Адашевской. Она созидательница этой истории - как человек театральной семьи, как творческая личность, принявшая традиции из рук в руки. Марина Адашевская сама по себе - уникальное явление нашей действительности. Ведь театру отдала она шестьдесят лет своей жизни.
- Хорошо помню свою первую роль, - говорит она. - Это был спектакль "Король Лир", и мы, студенты, выходили на сцену воинами. Я играла труп, лежала на авансцене - тем и безмерно горжусь. Волновалась ужасно: лежу, уткнувшись в планшет сцены (было пыльно), хочется чихнуть... Да и вообще к театру тогда трепетнее относились, нежели сейчас молодежь относится (может, это и лучше - были мы гораздо зависимее, скованнее их). Наш педагог Исай Соломонович Зон, перефразировав известную строфу, говорил: "Артистом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан".
- А почему поступали вы в студию БДТ, потому что не было набора в институт в тот год?
- Шел сорок четвертый год. Мне исполнилось тогда семнадцать лет. Вместе с отцом, который служил в Александринском театре, тогда еще именовавшемся Пушкинским, нас эвакуировали в Новосибирск, где прожили мы три года. Вернувшись, я стала поступать. Отец мой очень дружил с Виталием Павловичем Полицеймако, и связи с этим театром у нас были крепкие. БДТ уже работал, при нем организовалась студия. А мы, студенты, считались артистами вспомогательного состава. Участвовали в спектаклях: тогда было много массовых сцен, ведь ставили советские, ура-патриотические пьесы.
- Детство же ваше прошло под влиянием Александринского театра?
- Безусловно. Мне четырнадцать лет исполнилось, когда война началась. В мирной жизни у нас бывали артисты различных театров, но в большинстве случаев артисты Александринки. Семья дружила с потрясающей актрисой Екатериной Павловной Корчагиной-Александровской. И потом я часто посещала их дом, общалась с ее дочкой Екатериной Владимировной, тоже хорошей актрисой. Захаживал к нам Юрий Михайлович Юрьев. Но он числился как "парадный гость". А так, конечно, нас окружали отцовские друзья, однокашники, те, с кем он учился, - Владимир Иванович Чесноков, Валентин Иванович Венцат... да всех и не вспомнишь сразу. Актерская компания была весьма многочисленной. Тогда же принято было после спектакля заходить к кому-нибудь домой, вести театральные разговоры на самые разные темы.
- Вы были закулисным ребенком?
- И сама играла еще шестилетним ребенком в спектакле "Кукольный дом", а мои партнеры - Карякина Елена Петровна (Нора), Иван Иванович Карпов... Других же и забыла, ведь минуло семьдесят лет!
- Почему же пошли после окончания студии в БДТ, а не в Александринку?
- Великим благом было то, что после студии несколько человек оставили в Большом драматическом. Зачем же куда-то показываться! Ведь это очень сложно. Одно дело - выйти в спектакле играть или на концерте выступить - это вопрос профессии. И совсем другое - выходить на площадку, когда перед тобой сидят люди и смотрят, какой у тебя голос, как ты двигаешься, что у тебя внутри, как выстроен отрывок, какой у тебя материал... В былые времена существовали реперткомы, приходили чиновники из Управления культуры - кто понимал искусство, кто нет - и, следуя установкам партии и правительства, давали оценку. Сидели с абсолютно постными лицами, смотрели и выносили вердикт: "хорошо", "плохо" или "не бывать". Играть при такой публике не очень приятно. А каково поступать в труппу!
- Какие роли запомнились - не только по художественной значимости, но и в силу экстремальных обстоятельств?
- Экстремальных обстоятельств было немало, причем самых разнообразных. Так уж судьба моя сложилась - было очень много вводов. А вводы всегда проходят сложно: осваиваешь рисунок основного исполнителя, выбывшего по тем или иным причинам. Когда репетируешь с самого начала со всеми, тогда можно подробно выстраивать собственный внутренний мир. А при вводе необходимо принять чужую данность. И лишь к третьему-четвертому представлению во всем объеме проживаешь роль, к тебе привыкают партнеры, которые, естественно, сыгрались с предыдущим исполнителем. Поэтому Георгий Александрович Товстоногов не признавал двух составов. Конечно, и у него бывали срочные вводы, но он настаивал на единственном исполнителе.
- В глазах многих людей актерская профессия окутана ореолом романтики. Перед вашими глазами прошло множество актерских судеб. Что бы отнесли вы к издержкам этой профессии?
- Артист очень ранимое существо. Как бы ни говорили актеры, что им наплевать на чужое мнение. И театр все-таки надо любить. Я любила театр в себе - может, сказалась домашняя обстановка. "Я сегодня выпью три бокала",- говорила Настасья Филипповна в "Идиоте". И ей надо было эти три бокала поднести. Знаю, потому что сама их и подносила. Вполне естественно, что Настасья Филипповна - это одна роль, а моя горничная при ней - совсем другая. И если человек, стремящийся на сцену, не поймет, что это тоже важно и можно делать с достоинством, не извиняясь перед публикой, мол, я здесь маленький человек, тогда будет плохо. Но когда человек понимает, что любит театр как явление, то соответствующим образом и будет готовиться к профессии.
- Вы упомянули спектакль "Идиот", уже ставший легендой. Как определяется успешность, уровень представления, ведь всякий раз это новые ощущения?
- Каким-то эмоциональным состоянием - оно чувствуется и по реакциям зала, и внутренне. Причем складывается оно не только от всеобщих стараний или же лени. Бывает, почему-то не задалось сразу и пошло: "ты сказал - я ответил". При Товстоногове такое редко случалось, все напряженно готовились к выходу.
- Вас сразу убедило назначение на роль Товстоногова или же повлиял авторитет Товстоногова?
- Дело даже не в авторитете Георгия Александровича. Была режиссер Роза Абрамовна Сирота, которая, собственно, и привела его в театр. С ней Товстоногов много спектаклей выпустил. Она очень хорошо чувствовала, что хочет Товстоногов. Бывает, на утренних репетициях Товстоногов выплескивает энергию, дает творческий заряд. А вечером уже идет тренаж, и она разрабатывает сцены, идет по внутреннему пониманию роли - что к чему и зачем. Тогда масса литературы штудировалась. В этом смысле в театре царила интеллигентная атмосфера.
- В жизни вы чаще видите смешное или же драматизируете ситуации?
- Если у меня болят ноги, то драматизирую. Вообще-то, вспоминая происшедшее, стараюсь относиться с юмором. Если относиться ко всему уж слишком серьезно, можно заработать инфаркт. Хотя у меня уже был один, но их число можно увеличить.
- Есть такое понятие "держать актерскую форму". Как вам это удается?
- Были периоды, когда мало играла, - знаете, по-разному складывались ситуации. Тогда занималась концертной деятельностью. Даже если не получается с выступлениями, то все равно, надо что-то создавать. Как писатель пишет в стол, актер обязан себя занять, хотя бы писать стихи. Помимо такой мозговой тренировки, я очень люблю ходить по музеям, выставкам - это меня тонизирует. Нельзя замыкаться на своих интересах, надо попытаться понять и то, что тебе не нравится. В современных "заумных постановках" я как-то пытаюсь разобраться, хотя, быть может, они не для меня. Но интересно же узнать, чем дышит молодежь, тем более что вкусы наши очень расходятся.
- В вашей биографии были встречи с великими мастерами.
- Когда появилось видео, обзавелась кассетами. Иногда записываю с экрана. Наша российская классика - Раневская. Да много образцов, я просматриваю какие-то сцены.
- Актерское лицо многое говорит о прожитой судьбе?
- Очень не люблю, когда делают подтяжки. Иногда не понимаешь, что осталось своего у человека. Лица, конечно, меняются, что видно и по старым фильмам. Меня когда-то потряс Мозжухин в фильме "Отец Сергий". Первые пять минут шла какая-то странная игра лицом. А потом я смотрела фильм на одном дыхании, ощущая, сколь велик этот артист. Позже посмотрела нашу картину. Не было там понимания судьбы. Может, потому, что Мозжухин - артист того времени, при нем и цари, и дворяне были, и понятия прежние. То знание сейчас упущено. Я ведь еще помню тех старых людей.
- Мы сетуем на утрату культуры. Но что вселяет надежду?
- Бывает усталость от всего того, что видишь кругом. И тебе это надоело. Как неубранная комната, когда не успеваешь навести порядок. Но вопреки всему поздно ложишься, а все-таки убираешь. Сравнение, может, бытовое и глупое, но тем не менее. У людей тоже появляется усталость, но в ком-то вырабатывается дух протеста, и начинается созидание нового.
Марина Адашевская: «У Козинцева я изображала павшего воина»
(Татьяна Кириллина, «Вечерний Петербург», 20.09.2000)
— Что, у меня юбилей? Какой юбилей?
— Так вы ничего не знаете?
— Понятия не имею!
— 20 сентября — пятьдесят лет творческой деятельности на сцене БДТ.
— Первый раз слышу!
Так начался наш разговор с Мариной Константиновной Адашевской — актрисой, чья жизнь — сразу после детства — целиком связана с Большим драматическим театром.
— И вы не считали года?
— Считала, только вопрос — откуда считать. Сначала была студия при БДТ, потом — маленький перерыв, но я все равно была в театре на разовых, так что 50 — это юридически, со дня официального зачисления в штат, а фактически я здесь с 1944 года. Заблудовский, Панков — это наш курс. Война еще не закончилась, многие ребята пришли с фронта, а я — после школы (мой отец был актером Пушкинского театра, так что вопрос о выборе профессии для меня просто не стоял). Мы сразу попали на сцену, участвовали во всех массовках.
— Какие тогда были спектакли?
— О-о, тогда были спектакли... Мой первый выход на сцену был в «Короле Лире». Я изображала павшего воина. В общем, труп на сцене.
— Он сначала ходил?
— Нет, я невысокого роста, нельзя было. Он сразу лежал. Многие спектакли, которые были тогда в репертуаре, вскоре запретили, а «Король Лир» шел долго. В главной роли был Василий Яковлевич Сазонов, а Полицеймако роскошно играл шута. Много там артистов — тех, прежних — играло. А поставлен спектакль был Козинцевым.
В начале 48-го я окончила студию. Мы поступали при Льве Сергеевиче Руднике, а заканчивали при Рашевской. Первая моя роль была в спектакле Рашевской по пьесе Берггольц «У нас на земле» — роль девочки Зины. Потом Рашевскую сняли — в ту пору это было быстро, — и после периода безвременья из провинции приехал Иван Семенович Ефремов. При нем уровень театра немного снизился, но ведь тогда были очень жесткие требования к репертуару: из русской классики должно было быть только одно название, остальное — советские пьесы, и народ не очень стал ходить. Из классики Ефремов поставил «Снегурочку» Островского — довольно помпезный был спектакль. Я там играла Радушку. Потом и его сняли, и правил художественный совет. Начался полный упадок. Но БДТ во что бы то ни стало хотели сохранить — как-никак театр, рожденный революцией. А в это время был очень популярен Театр Ленинского комсомола во главе с
Товстоноговым, и его перебросили сюда, решив, что комсомол комсомолом, а БДТ важнее. Товстоногову дали карт-бланш, он многих уволил — что-то человек семнадцать. И своих привел. При нем я играла разные эпизодические роли... Довольно много играла.
— А какие из его спектаклей больше всего запомнились?
— Ну, конечно же, «Варвары» — там был великолепный ансамбль. До этого были прелестные спектакли — «Шестой этаж», «Синьор Марио пишет комедию», но первым действительно мощным спектаклем были «Варвары». А следующим — «Мещане». Там я играла Степаниду. Спектакль шел много лет. Когда мы последний раз играли его в Москве, все были уже старые, и Сапожникова пошутила: «В бой идут одни старики». Тем не менее, принимали очень хорошо.
— До какого же года он шел?
— Знаете, есть Сергей Юрьевич Юрский. Он помнит количество сыгранных спектаклей, дату премьеры, дату последнего спектакля, а я... Нет, не помню! Зато я помню многое другое. В «Идиоте», например, — я играла Катю — помню трех Настасий Филипповн — Нину Ольхину, Татьяну Доронину и Эмилию Попову — и двух князей Мышкиных — Иннокентия Смоктуновского и Игоря Озерова.
— А сейчас вы ведь очень много работаете...
— Да, два последних сезона у меня действительно очень много работы. Это и роль Чиуты в спектакле Николая Пинигина по пьесе Мюссе «Прихоти Марианны». Потом, у меня было много вводов. Когда умерла Валентина Ковель, Ольга Марлатова, тогда заведующая труппой, позвонила мне и спросила, могу ли я сыграть бабку в «Семейном портрете с посторонним», и я согласилась. Спектакль этот мне очень нравился, он был любим публикой — это незатейливая комедия из деревенской жизни, там нет никакой политики. Очень сложно было учить текст — понимаете, он весь состоит из коротких реплик, ни одного монолога, — но благодаря поддержке товарищей, как раньше говорили, я справилась. Вскоре после этого ко мне неожиданно подошел Иван Стависский — он тогда репетировал «Ромео и Джульетту» — и предложил роль Кормилицы (ее начала репетировать Ируте Венгалите, но заболела). Я ответила, что в принципе я, конечно, согласна, но меня смущает мой возраст — какая же я кормилица? Ведь той — лет сорок... Стависский говорит: «Ничего-ничего, пусть это вас не смущает, вы просто хозяйка в доме».
А потом вышел «Отец». Марии Александровне Призван-Соколовой, которая репетировала роль Маргариты, — девяносто. Начала она работать над ролью, правда, в восемьдесят восемь, но работа над спектаклем затянулась. И вот позвонила мне та же Ольга Марлатова и говорит: «Марина Константиновна, вы опять понадобились искусству!» Ну что ж, понадобилась так понадобилась... Однако суть-то в том, что Дрейден, исполнитель главной роли, в тот момент был в Москве, а Дитятковский, режиссер спектакля, — в Австралии. А Ольга говорит: «Сегодня пятница, Дрейден приедет в воскресенье, а во вторник хорошо бы вам уже играть».
— Без режиссера?
— Режиссер прислал факс «на могучем русском языке», то есть — русские слова латинскими буквами, — что он согласен. Потом он приехал, мы с ним порепетировали, сошлись во взглядах, что было крайне приятно... И спасибо Дрейдену — он мне с самого начала очень помог.
Вот такая судьба. Мы привыкли к тому, что актерская профессия — это слава, успех, большие роли, сколько нам ни внушай, что не бывает маленьких ролей, а бывают маленькие актеры. Марину Константиновну Адашевскую петербургские зрители знают. Помнят и Ануш в «Хануме», и бабушку Льва в «Киноповести с одним антрактом», и многие другие роли — а их было более сорока. Но главное, что большие, интересные роли приходят к актрисе именно сейчас, в спектаклях молодых режиссеров. Согласитесь, что чаще бывает наоборот — старое в новом редко находит себе место... Дело, мне кажется, в актерской гибкости, восприимчивости ко всему новому—и одновременно в крепкой
театральной традиции, в своеобразной закалке, которая есть у всех опытных актеров, и даже скорее не у звезд, а у скромных тружеников подмостков. Ведь театр — не небо, которое состоит только из звезд. Театр — это дом, который состоит из кирпичей. Имеется в виду, конечно, большой стационарный театр вроде БДТ.
— В театре я больше всего ценю ансамбль, — говорит актриса. — Ценят его и зрители, поверьте. И не только наши. БДТ всегда очень хорошо принимали за границей. Мы очень много ездили с «Мещанами». Были большие гастроли в ФРГ, Швейцарии. Тамошние артисты — и немецкие, и швейцарские — говорили: «Какое это счастье — играть в ансамбле!» Потому что там — антрепризы, вот как у нас сейчас.
Именно в ансамбле — сила старого театра. И это действительно чувствуется за рубежом. Сами подумайте, что немцам или финнам «Мещане»! Вроде даже проблемы эти им непонятны. Но они чувствовали, что это — настоящее. В Финляндии было очень забавно: на первом спектакле едва набралось ползала, на втором, после статей в утренних газетах, — полный зал, ну а потом, что называется, обвал в горах...
Нет, вы не подумайте, я не против антрепризы — она дает актерам возможность проявить себя, не говоря уж о заработках, но мне не очень нравятся «актерские» спектакли. Например, единственный антрепризный спектакль, который мне по-настоящему понравился, — «Служанки» Виктюка. Там все совпало — и режиссер, и актеры, и Жене...
А вообще я в театре — за пестроту. Пусть будут разные театры. Я хорошо помню блестящий акимовский Театр Комедии. Судьба Акимова была не из легких — то его снимали, то переводили... В конце концов довели... Так вот, хотя наши театры соперничали и было не принято друг друга хвалить, мне этот театр очень нравился. И артисты были потрясающие — именно «акимовские» артисты. То есть тоже ансамбль. Просто другой.
Кстати, я не думаю, что антреприза полностью вытеснит стационарный театр. Русский театр всегда тяготел к постоянной труппе.
Беседовала Татьяна КИРИЛЛИНА
