Кононец Александр Олегович

Ильина Т., Платонова Т. Все в жизни не просто так // PROсцениум. 2011. №7-8. Апрель

В конце апреля петербургское общество зрителей «Театрал» завершило свой сезон встречей в Доме Актёра им. Станиславского с заслуженной артисткой России Екатериной Толубеевой. Оказалось, что это событие удачно совпало с юбилеем, о котором и сама Екатерина Дмитриевна благополучно забыла. Спасибо, что коллеги напомнили - всё-таки 25 лет в одном театре это, конечно, немало.
 
Вечер, проведенный с актрисой, стал для нас, петербургских зрителей, открытием. Он был по-настоящему творческим и удивительно гармонично и талантливо выстроенным. Прозвучала проза Веры Инбер и новелла Андрея Толубеева из его книги «Наполнение луной», стихи Анны Ахматовой, Александра Блока и Марины Цветаевой. Особенное звучание поэзии придавал молодой виолончелист, потомственный музыкант Владимир Словачевский. На наших глазах возник совершенно законченный номер.
 
Сценами из любимого Екатериной Дмитриевной спектакля «Любовные письма», который вместе с Андреем Толубеевым они играли 11 лет, начинался и заканчивался вечер. Отрывки были выбраны очень точно: в начале - встреча, и в завершение -прощание. Был и сюрприз: молодые актёры БДТ Семён Мендельсон, Карина Разумовская, Екатерина Старателева, Варя Павлова, Алексей Винников исполнили песню, написанную специально к этому вечеру - «Всё в жизни не просто так...». И эти слова, стали лейтмотивом вечера.
Нас поразила естественность актрисы, её искренность, душевная теплота, профессиональная мудрость, чувство юмора, вкус. И, наконец, красота, как внешняя, так и внутренняя. Она заразила нас, зрителей, своими чувствами, переживаниями. Главное ощущение от вечера - встреча с подлинными, ненадуманными чувствами и мыслями.
 
Известно, что Екатерина Дмитриевна приехала в Ленинград по приглашению Георгия Товстоногова из южного Львова и сумела вписаться в театральную жизнь северного города. Сегодня она - истинно петербургская актриса. Умная, интеллигентная, глубокая. И удивительно, что режиссёры мало внимания уделяют такой интересной, тонкой актрисе. Нам, зрителям, хотелось бы видеть её чаще в поистине достойных её ролях.
Татьяна ПЛАТОНОВА, Тамара ИЛЬИНА

Алексеев П. Екатерина Толубеева: Воспитание чувств // Телинфо-СПб. 2011. Март

Имя Екатерины Толубеевой известно не только в связи с легендарным БДТ им. Г.А. Товстоногова, где уже более четверти века её разноплановый талант и сдержанно-изысканная и очень петербургская красота украшают сцену одного из театральных символов города. Актриса не менее известна также и как представитель знаменитой актерской династии Толубеевых. В интервью она рассказала о своем понимании профессии и задачах искусства, а также поделилась своими мыслями об особенностях жизни в творческой семье.
:А.П.: Первый вопрос представляется совершенно естественным – каково быть членом семьи, где все поколения – актеры? 
Е.Т.: Мне не с чем сравнивать – не знаю, как в других семьях. Но свои особенности, конечно, есть. С одной стороны, это всегда интересно, не может не быть интересно, с другой же – это очевидное и неизбежное напряжение. Семья предполагает целостность, единение, а каждый актер по природе своей склонен к крайней степени индивидуализма. При этом сам по себе индивидуализм – вполне нужное качество, он помогает на работе, в учебе, там, где требуется проявить свое «я», т.е. вне дома. А вот с самыми близкими людьми может очень мешать. Но жаловаться на судьбу за это немилосердно, ведь это – не смотря ни на что – бесценный интересный опыт. А раз интересно, то, значит, это и есть настоящая жизнь. 
А.П.: Стоять вместе с мужем на сцене – какие тут есть «плюсы» и «минусы»? 
Е.Т.: Это, как правило, только кажется, что симпатия, интерес или даже семейные отношения помогают в игре на сцене. Нет. Дело не в глубине личных чувств, дело в профессиональном мастерстве и партнерстве. С Андреем было легко играть, потому что он был прекрасный актер, а не потому, что он был моим мужем. Ведь довольно часто бывает так , что человек тебе нравится, даже очень нравится, но играть с ним нет никакой возможности – партнер может не чувствовать сцену, может играть свою любимую ноту, замыкаясь тем самым на себе, делать еще тысячу других вещей, которые не то чтобы идут в разрез с вашими отношениями, а просто их не касаются. Они искусства касаются – отсюда и критерии. Если же говорить о нас с Андреем, то дома мы работы не касались. Каждый сам решал, как и что ему играть, как готовить роль. Впрочем, это получалось естественно, никаких табу тут не было, а была, скорее, какая-то негласная договоренность – дом – не работа, как и работа – не дом. При этом было полное доверие в вопросах искусства, более того, у нас и вкусы совпадали. Мы даже часто просили друг друга посмотреть или прочитать что-то, на что времени не было, чтобы было ясно – стоит или нет тратить на это свое время. 
А.П.: Известно, что театр – довольно жесткий и порою жестокий мир. Это действительно чувствуется? 
Е.Т.: Конечно, чувствуется. Это крест артиста, и вся его жизнь – это шрам на шраме. Это надо и понимать, и принять, в любом случае, быть готовым к этому и не питать иллюзий. А помочь в этом может – как, впрочем, часто и во многом другом – только воля, которая во многих случаях означает умение терпеть и ждать своего часа. Легко поддаться настроению и обстоятельствам, – которые зачастую лишь сиюминутны, – и начать сходить с ума: жалеть себя, вздыхать, жаловаться… И вот уже – не успеешь оглянуться – ты и не человек вовсе, а сломленное существо. Это уже, конечно, не актер. Но в то же время и терпение должно быть мудрым, а это либо есть, либо нет.
А.П.: Давали ли Вы своей дочери в связи с этой стороной творческой жизни какие-либо напутствия?
Е.Т.: Она же еще совсем молодая! Она не только не просила напутствий, но и не очень настроена была их слушать. Но если и пытаться что-то делать, так это сбивать эйфорию. Вот, мол, всё и сразу будет, потому что я так хочу. Может, будет, а может быть, и нет. Случай, безусловно, значит очень многое, но и упорная работа – не меньше. И работа каждодневная. Это обманчивое представление, что если ты сегодня не выходишь на сцену играть или репетировать, то ты – вольный человек, делай, что хочешь. Надо читать, надо и смотреть, и видеть, общаться надо... И, конечно, надо много думать. Думать напряженно и тонко, тогда будет получаться и на сцене. И еще не быть равнодушным. Удача любит подготовленных. Актер должен быть живой на сцене, в какой бы режиссуре или эстетике он не играл. Но вот парадокс – актер пуст, если у него в голове пусто. 
А.П.: Как Вы готовите роль? 
Е.Т.: Все начинается очень по-женски – с симпатии, которая незаметно становится влюбленностью, а после и любовью. Как этого добиться? Каждый раз по-разному, надо лишь точно понять, что именно в образе тебя способно привлечь. А дальше… Режиссер может работать и по Станиславскому, и по Мейерхольду, и как-нибудь еще, но готовить образ удобнее с точки зрения психологии героя. В какой-то драматургии и режиссуре так строить образ и не получится, это будет неверно, но как бы то ни было – это очень хороший старт. Наверное, в силу того, что это естественное мышление для человека. Или – что тоже не редкость – чувствуешь интуитивно по каким-то внешним проявлениям, что те жест, походка, интонация верны для героя, а эти нет. Но даже если случается озарение и что-то находится легко, роль в любом случае не взять приступом – это работа. И очень кропотливая.
А.П.: Вы любите репетировать? 
Е.Т.: Очень люблю! Особенно с тем режиссером, с которым лично мне удобно. Всегда легко работать с тем режиссером, который дает право быть соавтором, пусть и обманывая актера тем, что он, актер, сам пришел к тому или иному решению. Как правило, такие режиссеры очень спокойные, уверенные люди – с ними совсем другое ощущение на площадке. Всегда приятнее думать, что решил ты, а не кто-то другой – ведь и это тоже природа актера. 
А.П.: Какое Ваше самое сильное впечатление от искусства?
Е.Т.: Это драматургия Чехова, особенно «Чайка». Эта пьеса – квинтэссенция Чехова, бесконечно глубокое и понимание, и приятие жизни. А в театре – это «Мещане» Товстоногова, которых я видела еще студенткой. Помню, что когда шла со спектакля, плакала. Я тогда очень четко это почувствовала – есть настоящее искусство, ради которого и умереть можно, и жить стоит. 
А.П.: Что самое важное в актере?
Е.Т.: То же, что важно и любому настоящему художнику, – это контроль над собой и объективность. Надо ясно и трезво понимать, что ты делаешь, иначе можно скатиться до штампов. Или – что, пожалуй, даже еще и хуже – до самокопирования. Безусловно, неприемлемо и постоянное самолюбование. Искусство – это много больше. 
А.П.: А именно? 
Е.Т.: Это попытка людей помочь друг другу понять что-то про этот мир.
Павел АЛЕКСЕЕВ

Березнякова Л. Екатерина Толубеева: Он был актером с инстинктом врача. Год назад не стало народного артиста России Андрея Толубеева // Невское время. 2009. 14 апр.

Кто-то и сегодня открывает его для себя как режиссера, драматурга, писателя. Поэтому и нет ощущения, что Андрея Юрьевича уже нет с нами, ведь его талантов хватило бы на несколько жизней. Да и актерская династия Толубеевых не прервется. Его дочери – Надя и Лиза – собираются пойти по стопам отца и деда. 
У него был «инстинкт врача», и дело даже не в его первой профессии. Это, как и талант, дар свыше. 
Корреспондент «НВ» встретилась со вдовой артиста Екатериной Толубеевой.
– Екатерина Дмитриевна, каким был Андрей Юрьевич в последний год, над чем работал, о чем думал, мечтал? 
– Держался он замечательно. В последнюю осень на даче под Приозерском он много рисовал. Наш сосед, художник Марк Кремер, дал ему мольберт, краски. И он писал все, что видел: колодец наш, сарай, мостки на озере. Ему все было интересно: Вселенная, другие миры. Он торопился познавать! И даже задумал новую пьесу! Но успел написать лишь две-три страницы. Назвал пьесу «Заложник». Наверное, не случайно. 
– По сути, он и сам оказался заложником бешеного ритма, в котором жил... 
– Он слишком много брал на себя и в профессии, и в общественной деятельности. И всегда отвечал за это. Все делал в полную силу. Как он успевал справляться со всеми своими обязанностями, я до сих пор не понимаю. Можно, конечно, сохранять себя, лежа на диване. Но это — не для Андрея. Он жил насыщенно. И это был его путь. 
– На нем держалась значительная часть репертуара БДТ. Но, наверное, не все роли были ему по душе. Он когда-либо отказывался от ролей? 
– Никогда. Он мог играть все. Даже Арбенина, которого ему было трудно принять: он не понимал столь дикой ревности. Роль в спектакле «Ложь на длинных ногах» тоже не особенно радовала – ему казалось, что он не так ее играет. 
– А любимые роли были?
– Он замечательно играл Нерона в спектакле БДТ «Театр времен Нерона и Сенеки». Я сама не понимала, как он это делает. В память об этой роли даже кота нашего назвал Брутом. Но однажды он мне признался, что самые лучшие роли и самые лучшие годы были в университетской театральной студии. Он пришел туда еще будучи курсантом Военно-медицинской академии. 
– А как же БДТ времен «великого и ужасного» Товстоногова? 
– БДТ – это дом родной. Без Товстоногова его и не было бы. Ведь никто так не работал с актером, как Георгий Александрович. Поэтому он и создал уникальный актерский ансамбль, где каждый гениально «пел» свою ноту. Конечно, и сегодня есть хорошие режиссеры, но они, увы, зачастую лишь используют актера. Никаких открытий не происходит. А именно открытиями славились золотые времена Товстоногова. 
– Неужели ситуацию в театре не изменить? 
– Это очень сложное дело. И думать о нем должны, как мне кажется, все-таки режиссеры, а не артисты... 
– У Андрея Юрьевича была еще одна страсть – литература. Когда он успевал еще и писать? 
– Пьесу «Александрия» написал на даче за отпуск, очевидно, давно уже ее обдумывал. А потом читал нам за круглым столом. Ее поставил театр «Под самой крышей». Когда мы смотрели ее первый раз, он сказал: «Катя, мне кажется, что это хорошо». Спектакль и правда получился светлым, воздушным. Ведь пьеса о любви, о сильной доброй женщине, которая живет, увы, как в маленьком дурдоме: везет на себе работу, дочку со сложным характером, маму. Все от нее чего-то ждут. А она ждала своего ангела. Андрюша пытался вложить в эту пьесу всего себя разом, как любой начинающий автор. Отсюда, наверное, излишняя многословность, но он давал абсолютный карт-бланш режиссеру, не держался ни за что. Он же умный человек, понимал, что это первая проба.
– А что это за история с письмом, которое в пьесе читает бомжиха? В одном из интервью он обмолвился, что ему действительно пришло подобное письмо. 
– Абсолютно чужая, незнакомая женщина из города Артемовска писала ему по три письма в год. Просила забрать сына Руслана из психбольницы какого-то города Постола, чтобы он поступил в духовную семинарию. Она и сама, видимо, была не совсем здорова: письма приходили без обратного адреса, просто в театр для Толубеева. Как тут поможешь? В пьесе он привел лишь отрывок из этого письма. 
– В последние годы Андрей Юрьевич загружал себя неимоверно – кино, телевидение, общественная работа…
– Ну, общественные работы у него были еще со школы, так он был отцом приучен. Да, в кино ролей было много. Но как он говорил, «с кино у меня романа не получилось». А еще каждые выходные он увлеченно работал над передачей «Музеи Санкт-Петербурга». 
– Он производил впечатление человека усталого, но неунывающего, легкого… 
– Да, он всегда умел пошутить, и мы много хохотали. Он вообще был смешливым. Да и праздники мы устраивали часто по поводу и без повода. Он умел радоваться жизни. Никакого самомнения у него не было. Мы шли по улице, и он отвечал всякому, кто говорил ему: «Здравствуйте». Когда переходил Исаакиевскую площадь, то здоровался и с милиционером. Если кто-то просил автограф, не отказывал, даже если был не в настроении. Он вообще очень уважал и понимал людей, причем разных. Андрюша из той породы, которая помнит свое древо и соблюдает заповеди: чти отца и мать свою и вообще старших. Он и сыном был замечательным. И с матерью, и с мачехой у него были прекрасные отношения. И вообще к женщинам он относился с очень глубоким почтением, как настоящий мужик, которых теперь мало. 
– Он был верующим человеком?
– У него Бог был в душе. А в конце жизни он и в храм ходил. Это естественно, когда ты тяжело болен и понимаешь, что ни на что, кроме чуда, ты уже не можешь полагаться. 
Вы знаете, Андрюша очень любил небо. Еще с юности мечтал летать в космос и выбрал себе соответствующий факультет. Но в космические программы его не взяли. Зрение подвело. На даче каждый вечер он звал меня: «Смотри, смотри, тарелка летит». У него каждую ночь тарелки летали. Космос для него оставался великим непознанным пространством. Он мечтал построить на даче высоченную башню, купить телескоп и смотреть на небо. Но не успел…
Беседовала Лидия Березнякова