Луспекаев Павел Борисович

Заслуженный артист РСФСР, лауреат Государственной премии
Павел Борисович Луспекаев родился в Луганске 20 апреля 1927 года.
В начале 1940-х будущий актер поступил в ремесленное училище; когда началась Великая отечественная война, он в числе учащихся был эвакуирован в город Фрунзе, где осваивал профессию слесаря. В 1943 году Павел Луспекаев ушел добровольцем на фронт — был участником партизанского отряда, разведчиком опергруппы Украинского фронта, получил тяжелое ранение руки.
Демобилизовавшись, Павел Борисович вернулся в Луганск (в те годы город носил название Ворошиловград) и с 1944-го по 1946 год работал артистом вспомогательного состава в Ворошиловградском областном русском драматическом театре. Там молодой актер, в частности, сыграл Алешку в постановке «На дне» Горького, Людвига в постановке «Под каштанами Праги» Константина Симонова. 
В 1946 году Павел Луспекаев отправился в Москву, где поступил в Театральное училище имени М. С. Щепкина, на курс к известному актеру Константину Зубову. Щепкинское училище актер окончил в 1950 году и вскоре начал свой творческий путь в тбилисском Государственном драматическом русском театре имени А. С. Грибоедова. Впервые на сцену в Тбилиси актер вышел в роли Мартына Кандыбы в спектакле по пьесе Александра Корнейчука «Калиновая роща»; с 1950-го по 1955 год Павел Луспекаев сыграл на этой сцене 18 ролей. В числе его героев — Вожеватов в постановке «Бесприданницы» Островского (1951), Хлестаков  в гоголевском «Ревизоре» (1952), Алексей в «Оптимистической трагедии» (1953), Тригорин в «Чайке» (1953).
С 1956 году Павел Луспекаев  работает в Киеве, в театре русской драмы имени Леси Украинки. Именно здесь его заметил актер БДТ имени М. Горького Кирилл Лавров. «Он произвел на меня огромное впечатление», — вспоминал Кирилл Юрьевич. — «Такое проникновение в суть характера своего героя, такое поразительное органичное существование на сцене мне редко приходилось видеть, хотя я знал многих прекрасных актеров». Вернувшись в Ленинград, Кирилл Лавров рассказал о своем впечатлении главному режиссеру БДТ Георгию Товстоногов — и вскоре Павел Луспекаев встретился с режиссером. В апреле 1959 года артист подписал договор с Большим драматическим театром, а в октябре того же года был принят в труппу.
4 ноября 1959 года в Ленинграде состоялась премьера спектакля Георгия Товстоногова «Варвары», в котором Луспекаев сыграл свою первую большую роль в БДТ  — роль Черкуна. Трактовка образа героя пьесы Максима Горького, предложенная в спектакле актером, произвела сильное впечатление и на зрителей, и на критиков. 
«Ему все время хотелось сесть, устроиться удобно, уютно. Стремительные переходы, бравады Черкуна в первом акте были чужды Павлу Борисовичу. Мы много спорили с ним о пластике роли: подтянутый, прямой, жесткий — у Горького, лохматый, буйный, сонный — у Луспекаева. Попытка смирить неординарность натуры, вогнать ее в железные рамки привела в итоге Черкуна к самоуничтожению. Суперменство съедало личность», — вспоминала режиссер БДТ Роза Сирота. — «Его жадно смотрели зрители, с ним любили работать товарищи, его обожали режиссеры, ибо там, где он, — всегда было искусство, радость творчества. Георгий Александрович Товстоногов репетировал с ним с наслаждением, восхищался им. Черкун — дебют Луспекаева в Ленинграде. «Какой подарок городу», — говорил Георгий Александрович сидящим с ним за репетеционным столом».
После роли Черкуна Павел Луспекаев продолжил играть в спектаклях Георгия Товстоногова: исполнил роль Виктора в постановке «Иркутской истории» Алексея Арбузова (1960), Гайдая в постановке «Гибели эскадры» Александра Корнейчука (1960), Галлена в спектакле «Не склонившие головы» по сценарию фильма «Скованные одной цепью» (1961), Бонара в постановке «Четвертого» Константина Симонова (1961). Его следующим героем должен был стать полковник Скалозуб в постановке «Горе от ума» (1962), но болезнь помешала артисту завершить работу над ролью. «На репетициях Луспекаев импровизировал, менял и обогащал рисунок роли и по своей всегдашней привычке объяснял словами ощущения своего героя. Рассказывал нам мир, увиденный глазами Скалозуба, — вспоминал Сергей Юрский. — Делал это Паша с невероятной серьезностью, и смешно это было гомерически. Точно найденная Луспекаевым форма ставила перед фигурой Скалозуба такой мощный знак минус, что актер мог позволить себе наделять своего героя теперь любыми качествами. Скалозуб был у Луспекаева не глуп, а умен со знаком минус. Не туп, а остроумен со знаком минус. Обаятелен, красив, элегантен, тактичен, учтив — все со знаком минус. Это была минус-личность с чином, достатком и положением». После вызванного болезнью перерыва Павел Борисович сыграл Гончарова в постановке «Палаты» Самуила Алешина (1963) и — по воспоминаниям современников, блистательно — Макар Нагульнов в «Поднятой целине» по Михаилу Шолохову (1964). Из-за нарастающих проблем со здоровьем в 1967 году актер все же вынужден был покинуть труппу БДТ. 
Несмотря на болезнь, Павел Луспекаев продолжал сниматься в кино и на телевидении. На его счету более 30 работ в фильмах, среди которых — «Балтийское небо», «Иду на грозу», «Республика ШКИД», «Зеленые цепочки». В 1969 году он исполнил роль таможенника Верещагина в фильме Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни» — главную в своей кинокарьере.  
В том же 1970 режиссер Наум Ардашников пригласил Павла Луспекаева на роль Вилли Старка в телефильм «Вся королевская рать». Он успел сняться в двух эпизодах и готовился к третьему, съемки были назначены на 18-е апреля. 
17 апреля 1970 года, за три дня до своего дня рождения, Павел Луспекаев умер в Москве. Он похоронен в Санкт-Петербурге на Северном кладбище.
В 1997 году артисту посмертно была присвоена Государственная премия за роль Верещагина в фильме «Белое солнце пустыни». 
Пресса
Москаленко Ю. Почему Павла Луспекаева называли Маресьевым сцены? // Школа Жизни. 2007. 20 апр.

Кто бы мог подумать, что у любимого миллионами людей актера было тяжелое увечье? Он не сдался до конца своих дней! 
20 апреля 1927 года в украинском городе Луганске родился мальчишка, которому Бог отмерил столько таланта, что его с лихвой хватило на нескольких человек. 
Хотя, когда спустя 19 лет этот длинный, как жердь, нескладный молодой человек предстал перед очами приемной комиссии Театрального училища имени М. С. Щепкина, шансов пробиться у него не было практически никаких. Южный говор, несколько развязные манеры, длинные руки-ветряки, которые он и не пытался скрыть, размахивая ими, как мельничными жерновами, недостаточно хорошо поставленная речь! Словом, у членов комиссии было немало поводов отправить парня восвояси. 
Но что-то магнетическое был в том азарте, с каким Павел пытался передать содержание рассказа Довженко. Слов ему не хватало, но мимика, жесты, были включены на полную катушку! И он победил! 
И сокурсники, и преподаватели очень любили «нескладного» Луспекаева. За то, что он никогда не ставил себя выше кого-то, всегда умел найти выход из любой сложной ситуации, не терял оптимизма даже там, где ему не было места. А уж искусством перевоплощения обладал потрясающим. А что вы хотите? Еще 15-летним пацаном Павел попал в партизанский отряд, был разведчиком, от умения сыграть роль зависела его жизнь…
Но четыре года учебы в Москве не «выветрили» южного говора у Павла, и его мечта «зацепиться» за Малый театр так и осталась мечтой. Пришлось ехать туда, где этот «недостаток» не был так заметен – в Тбилисскую «драму». И отдал ей немалое количество лет, пока не был «переманен» в Киев, в театр Леси Украинки. Это постарался для себя режиссер Л. Варпаховский. И именно в этом театре заметил коллегу Кирилл Лавров, который в 1959 году приезжал в родной Киев погостить. В каких словах описывал актер своего коллегу Товстоногову, художественному руководителю Ленинградского БДТ – не столь важно. Главное – Луспекаев оказался в Ленинграде.

Здесь Павел запомнился сразу – на его Нагульного из «Поднятой целины» люди ходили по нескольку раз. Впереди была не менее значительная роль – Скалозуба в «Горе от ума», но горе подобралось с другой стороны – на одной ступне у актера образовалась серьезная рана, которая никак не зарубцовывалась. Эта был первый звоночек к будущей трагедии. Но, по словам соседа по лестничной площадке Луспекаева – Олега Басилашвили – Павел и тогда не расклеился, а принялся за написание рассказов. В них не было стройности, но был по-писательски острый взгляд на те мелочи, мимо которых обычно люди проходят мимо…

К сожалению, болезнь прогрессировала, и в 1963 году врачам ничего не оставалось, как удалить пальцы на ступнях обеих ног. Но несмотря на это – Павел не сдавался, и очень надеялся на то, что главную роль в своей жизни он еще не сыграл.
И судьба улыбнулась ему – вначале он получил роль физрука Косталмеда в фильме «Республика ШКИД», одно из ключевой по замыслу режиссера. Но судьба вновь от него отвернулась – болезнь обострилась до такой степени, что пришлось ампутировать одну ступню. А роль Косталмеда была «урезана» до тех эпизодов, в которых успел сняться Луспекаев.

К тому времени он уже успел расстаться со своей первой женой Инной Кирилловой. Новой избранницей актера стала бывшая супруга режиссера Владимира Мотыля. Она-то и уговорила своего экс-мужа дать одну из интереснейших работ в его новом фильме «Белое солнце пустыни» именно Павлу Лупескаеву. Конечно, не из жалости! Но и Мотыль понимал: лучшего претендента на роль таможенника Верещагина – ему подобрать трудно. Но, согласитесь, утвердить на роль актера, у которого к тому времени не было ступней – и для Мотыля было не меньшим подвигом! 
Съемки давались Павлу с трудом. Он очень уставал. И вечером после окончания «трудового» дня, садился на алюминиевую скамеечку, которую приносила жена, опускал ноги в море, подзывал к себе девочек из «гарема» и под огромными блюдцами звезд читал им что-то из своих бывших ролей. И эти «посиделки» помогли девчонкам не быть такими скованными в окружении блестящих актеров во время съемок.

А еще всем запомнились съемки знаменитой сцены, в которой Луспекаев ложками ест черную икру. Она тогда было в страшном дефиците и съемочной группе пришлось закупить 2 кг этого деликатеса в одном из ресторанов. Для того чтобы создать впечатление, что икры немерено и ложка в ней тонет, в тарелке было сделано специальное углубление. Луспекаев решил попробовать, как это все будет смотреться, и пока операторы настраивали аппаратуру, к вящему ужасу режиссера, съел несколько ложек икры еще до того, как прозвучала команда «Мотор». Поэтому свои слова о том, что икра ему надоела, Павел говорил на полном серьезе! 
Очень жаль, что его звездная роль стала практически последней. 17 марта 1970 года в час дня он позвонил Михаилу Козакову из гостиницы, в которой остановился и пожаловался на то, что скучает. А уже через час актера не стало. Врачи определили – разрыв аорты сердца. До своего 43-летия Павел не дожил чуть больше месяца. 
А его песня из кинофильма «Белое солнце пустыни», автором которой является Булат Окуджава, до сих пор любима не одним поколением россиян. «Не везет мне в смерти» – пел тогда Луспекаев. Как видно, накликал…

Маресьевым сцены его называли еще при жизни. Он оставил нам хороший урок – даже если судьба складывается вопреки всему – улыбаться и жить надеждой никогда не поздно!

Юрий Москаленко

Лебедина Л. Человек, обидевшийся за державу // Труд. 2007. 20 апр.
О ЛЕГЕНДАРНОМ АКТЕРЕ ПАВЛЕ ЛУСПЕКАЕВЕ ВСПОМИНАЕТ ЕГО КОЛЛЕГА, НАРОДНЫЙ АРТИСТ РОССИИ ЛЕОНИД НЕВЕДОМСКИЙ.
Сегодня незабвенному таможеннику Верещагину, то есть, конечно, актеру Павлу Луспекаеву, исполнилось бы 80 лет. При всенародной любви к этому актеру, возникшей после фильма "Белое солнце пустыни", трудно представить, что Павел Луспекаев до народного артиста России так и не дослужился, да и сыграл в своем родном БДТ всего восемь крупных ролей... 
Много это или мало? По количеству - мало, а по тому, с какой самоотдачей он их исполнял, как тратил себя на сцене, - это был творческий подвиг. Когда я спросила в театре, почему Луспекаев ушел из БДТ в 1967 году в свои 40 лет, мне ответили: он не хотел, чтобы его жалели, поскольку долго стоять на сцене не мог - ведь на обеих ногах были протезы, а выпрашивать роли, которые можно было играть, сидя в коляске, для него было унизительно. Вот он и ушел, хотя внутри у него все клокотало и ему хотелось еще многое сыграть (об этом он пишет в своих дневниках, которые вел до 1970 года). 
Кстати, и звездная роль Верещагина в "Белом солнце пустыни" родилась не на пустом месте. До этого в кино Луспекаев играл героев, не соответствующих масштабу его дарования, а тут все сошлось, все совпало: и материал, и режиссер Владимир Мотыль, и музыка Булата Окуджавы, и поразительно выписанный образ, в котором дышала "почва и судьба"... 
Смерть застала Луспекаева во время съемок фильма Михаила Козакова "Вся королевская рать", когда он собирался принять душ, чтобы идти на киноплощадку, да так и застыл, свесившись над ванной, не успев осознать, что же с ним произошло. После этого роль Вилли Старка предложили сыграть Ефиму Капеляну. Он поблагодарил и отказался: "Материал замечательный и роль классная, моя роль, но после Паши я ее не могу играть". И тогда стали снимать Георгия Жженова. 
Кто-то может сказать: он умер смертью праведника, мгновенно. Да, но ведь до этого как он мучился с больными ногами! И когда началась гангрена, вынужден был согласиться на ампутацию двух ступней и потом на протезах снимался в "Белом солнце пустыни". Стоял на скользком дебаркадере, поднимал тяжелые мешки и бросал их в море, кричал и матерился, играя каждый кадр, как последний. Только такой человек, как Луспекаев и Верещагин (а теперь они слились для нас в одно лицо!) мог сказать: "За державу обидно!" 
В БДТ чтут память Павла Луспекаева. Проходя по закулисному коридору, вы обязательно увидите его фотографии в разных ролях. Сегодня друзья и коллеги обязательно придут на могилу артисту, положат цветы и, как положено, выпьют по сто грамм. И среди них обязательно будет Леонид Неведомский, известный зрителям по фильмам "Мачеха", "Цыган", "Дамское танго", "Срочно требуется Дед Мороз"... 
- Это великое мое счастье, что я видел Павла Борисовича на сцене БДТ в его лучших ролях, - говорит Леонид Витальевич. - Будучи актером Новгородского театра, я специально приезжал в Ленинград, чтобы посмотреть Луспекаева в "Варварах", "Поднятой целине", "Четвертом"... Так получилось, что когда меня приняли в труппу БДТ, то я должен был вводиться на роль в спектакле "Четвертый", которую прежде исполнял Луспекаев и которую из-за состояния здоровья он уже не мог играть. И вот мне дают его костюм, поскольку мы были одной комплекции и роста. Вы не поверите, но этот костюм обжигал меня! Поэтому я встал за кулисами на колени и мысленно попросил у него прощения, что осмелился играть его роль. 
Я предчувствовал, что добром это не кончится. И правда: когда я закончил монолог, то ушел со сцены под шорох собственных шагов, в то время как Луспекаев уходил под гром аплодисментов. С тех пор он постоянно со мной, его портрет висит у меня дома. Это мой ангел-хранитель - ведь Луспекаев в свое время поддержал меня. Я был тогда начинающим артистом, и он знал, как много значит в глазах окружающих его поддержка. Поэтому всегда подчеркивал свое расположение, подбадривал меня, видя, как я комплексую. 
- У вас была большая разница в возрасте? 
- Он умер, когда ему исполнилось 43 года, а я был на 10 лет младше, но он мне казался значительно старше. По сравнению с ним я себя чувствовал щенком. Одни глаза его чего только стоили: они были настолько глубокие, настолько трагические, что, казалось, в них была заключена вся боль мира. Луспекаев был человеком спонтанным, удивительно широким, презирающим мелких людишек и мелкие страстишки. Никогда ничего не скрывал: если любил, то любил самозабвенно, если отвергал, то шел напролом. У него была сумасшедшая энергия и бешеный темперамент... 
- Но болезнь все-таки отнимала у него силы, он понимал, что должен смириться? 
- В том то и дело, что Павел Борисович не мог смириться. Его угнетала не столько болезнь, сколько невостребованность. Он задыхался в своем одиночестве, поскольку был человеком публичным и чувствовал себя счастливым только на сцене, только при свете прожекторов. Ему хотелось дарить себя людям - вот почему, когда он играл, то не жалел себя. Это было похоже на самосожжение. Луспекаев очень хотел сыграть в театре Фальстафа - не дали, не успел он сыграть и Бориса Годунова на телевидении. А уж какой у него был Ноздрев в телевизионном спектакле, это словами передать невозможно! Так что ленинградцы оценили его талант задолго до "Белого солнца". Но ему этого было мало... 
Боль, не только физическая, но прежде всего психологическая, настолько крепко сидела в нем, что, когда он умер, это выразилось в одной очень существенной детали. Татьяна Лаврова рассказывала мне, что когда они взломали дверь в гостинице, потому что накануне съемок он просил ее заехать за ним, то Луспекаев уже был мертв, а правый кулак руки у него был сжат, как камень. И когда мы его хоронили, я пришел в морг и пытался этот кулак разжать, то у меня ничего не получилось. Он так и прожил свою жизнь с сжатыми кулаками, особенно последние годы. Ведь свою славу Павел Борисович так и не почувствовал при жизни, поскольку фильм Мотыля получил Государственную премию только через 20 лет после его выхода на экраны. А сколько было фильмов до "Белого солнца", где его не утверждали, - это ужас! Все это копилось внутри него, заставляло сжиматься сердце, сосуды, но кто думает о смерти в 40 лет? Никто. 
- Скажите, а почему его не похоронили на Волковском кладбище, где покоятся ведущие артисты БДТ? 
- Не знаю. Зато похоронили рядом с церквушкой на Северном кладбище, в сухом месте. Но его единственная родная дочь почему-то не проводила отца в последний путь. Говорят, у них были очень сложные отношения... Ну да Бог ей судья... Хотя и его жене Ирине, думаю, тоже было непросто справляться с таким орлом, как Луспекаев. Она знала, что женщины увлекаются им, и он тоже был неравнодушен к прекрасному полу, но назвать его донжуаном не могу. Просто у него внутри так много было энергии, что он хотел кому-то ее отдать и от этого почувствовать себя счастливым. Но судьба постоянно его укорачивала, ставила все новые и новые преграды, и он пытался пробивать эти стены до тех пор, пока аорта не разорвалась... 
- Порой мне кажется, что он слышит меня, - завершил свой рассказ Леонид Витальевич. - Поэтому, когда прохожу по коридору на сцену мимо его портрета, то обязательно крещусь и прошу у него помощи.

Лебедина Любовь

Пипия Б. Киногерой, сыгранный Павлом Луспекаевым, стал символом российской таможни // Независимая газета. 2003. 3 фев.

Верещагин из фильма "Белое солнце пустыни" стал кумиром и символом Таможенной службы России. Памятник Верещагину, которого исполнил Павел Луспекаев, открыли на Украине, где актер сыграл свои первые роли в Луганском русском драматическом театре. Во Владивостоке спущен на воду патрульный корабль российской таможни, получивший имя "Павел Верещагин", судно несет службу у берегов Сахалина и Курил. В Санкт-Петербурге на Северном кладбище, где похоронен артист, на его могиле установили памятный знак с надписью: "С поклоном от таможенников Северо-Запада".
Южный акцент для Северной Пальмиры.

Павел Борисович Луспекаев родился 20 апреля 1927 года в Луганске. Учился в ремесленном училище. Подростком попал в партизанский отряд, участвовал в боевых операциях. В одном из рейдов по вражеским тылам разрывной пулей его ранило. После хирургической операции в госпитале его отправили в распоряжение штаба партизанского движения 3-го Украинского фронта. В 1944 году Луспекаева демобилизовали. Он вернулся в родной город и начал петь в хоре Луганской филармонии. Здесь его присмотрел режиссер местного драмтеатра и взял к себе. За два года Павел сыграл несколько довольно больших ролей. 
В 1946 году отправился в Москву поступать в Щепкинское училище. В приемную комиссию явился с забинтованными руками. Экзаменатор спросил: "Что у вас с руками?" - "Ожог", - ответил Луспекаев. - "А ну-ка, молодой человек, развяжите руки, все равно мы знаем, что это татуировка!" Так и оказалось. Позже Павел посещал косметический кабинет, чтобы удалить с рук татуировки, жаловался, как мучительна эта процедура.

Луспекаев блестяще сдал творческий конкурс. А вот с сочинением не справился. На листе бумаги написал два-три слова, долго сидел, а потом сдал экзаменатору. Он сказал, что за такую работу он не может поставить даже единицу. Тогда абитуриент взял обратно листы и написал: "Да здравствует товарищ Сталин!" Никто не осмелился под такой фразой поставить "двойку". Приняли, да еще без аттестата зрелости.

Павел с юношеских лет страдал болезнью сосудов ног, но он никому не говорил об этом, даже преподавательнице танца, которая предъявляла к нему требования наравне со всеми. В конце занятий, после массы замечаний в свой адрес, Луспекаев мог подойти к преподавательнице и, по-свойски хлопая ее по плечу, сказать: "Спасибо, мамаша". Интеллигентная женщина едва не падала в обморок. Луганский парень любил разыгрывать этюды в московском метро. Он притворялся то глухонемым, то слепым и радовался, когда окружающие принимали его за такового.

На своем курсе в "Щепке" он сразу стал лидером и вполне мог бы рассчитывать на распределение в Малый театр. Но у Павла был южный специфический акцент. За четыре года учебы в Москве его произношение ничуть не изменилось. Актеру с таким акцентом нечего было делать в столице, и он решил ехать работать в Грузию. Пять сезонов он отработал в Тбилисском государственном русском драматическом театре имени А.С. Грибоедова. Именно здесь с роли Алексея в спектакле "Оптимистическая трагедия" он начал свое восхождение к вершине сценического искусства. В Тбилиси он сыграл двадцать четыре роли. В этот период времени он начал сниматься в кино - в фильмах "Они спустились с гор" и "Тайна двух океанов".

В середине 50-х годов Луспекаева пригласили в Киевский театр русской драмы имени Леси Украинки. Он выступал на одной сцене с народным артистом СССР Юрием Лавровым. Однажды в 1959 году отца навестил сын - Кирилл Лавров, актер ленинградского Большого драматического театра (БДТ), ныне - художественный руководитель этого театра. Увидев Луспекаева в спектакле "Второе дыхание", он загорелся идеей забрать актера в БДТ. Луспекаев не сразу принял предложение переехать: "Ну что я поеду в Ленинград? Там дожди, сырость... А в Киеве хорошо". Вскоре поступило официальное приглашение от тогдашнего руководителя БДТ Георгия Товстоногова. Так Луспекаев оказался в ленинградском ансамбле вместе с Сергеем Юрским, Татьяной Дорониной, Олегом Басилашвили, Ефимом Копеляном, Олегом Борисовым, Кириллом Лавровым.

Успех Луспекаева на сцене Северной Пальмиры был огромен. Здесь им сыграны лучшие театральные роли - Галлен в "Не склонивших головы", Бонар в "Четвертом", Нагульнов в "Поднятой целине". Но вот сыграть роль Скалозуба в спектакле "Горе от ума", которую начал репетировать, не удалось. Образ, который начал создавать мастер, был настолько ярким, что весь спектакль можно было назвать по имени его персонажа. Но Луспекаев из-за болезни ног был вынужден надолго лечь в больницу, и премьера прошла без него. В БДТ он проработал всего три года.

Пожарная популярность.

Павел Луспекаев: "Однажды я прославился, можно сказать, на весь Ленинград. Еще в Киеве я снялся в противопожарной короткометражке под замечательным названием "Это должен помнить каждый!" Деньги были нужны, вот и снялся. И забыл про нее. А как раз в это время я переехал в Ленинград к Товстоногову и начал репетировать "Варваров". Волновался страшно. Они уже все мастера, а я для них - темная лошадка. А тут, как на грех, на экраны Ленинграда вышел какой-то западный боевик, который все бегали смотреть. И вместо киножурнала - мой противопожарный опус. Я там после пожара, возникшего из-за сигареты, прямо в камеру пальцем тычу и говорю: "Это должен помнить каждый!" Вот тут ко мне популярность и пришла. Наутро перед каждой репетицией подкалывали меня: "Помни, Паша, помни. Дай, кстати, закурить".

Известно, что Павел Луспекаев не утруждал себя заучиванием текста пьес и частенько на спектаклях нес отсебятину. Однажды драматург Игнатий Дворецкий перед спектаклем попросил его: "Павел, ты уж выучи роль назубок, я тебя очень прошу. Это чрезвычайно важно..." На что Луспекаев ему ответил: "Игнат, ты уж меня извини, но я не то что тебя, я самого Чехова Антона Павловича своими словами играю!"

Из воспоминаний режиссера Мавра Пясецкого: "Как-то во время гастролей в Кисловодске мы в одно из воскресений отправились на выездной спектакль в Пятигорск. Когда поезд подошел к перрону, стало ясно, что хлынувшие к вагону зрители только что закончившихся скачек не дадут нам возможности выйти. Тогда могучая фигура Павла кинулась к дверям. Он завопил: "Стойте, здесь сумасшедших везут, дайте пройти". Оторопелая публика расступилась. А Павел командовал: "Выводите, осторожно выводите…" И вывел всех актеров. Когда публика поняла, что ее провели, и кинулась в вагон, двери уже захлопнулись. А Павел весело крикнул: "Не тех вывели, сумасшедшие в вагоне остались".

Луспекаев был женат на актрисе Инне Кирилловой. А познакомился он с ней еще во время учебы в "Щепке", она училась на два курса старше его. Это была подтянутая, строгая девушка, похожая на гимназистку. Они полюбили друг друга и вскоре поженились. Он жил с ней счастливо. Также было известно, что он не обходил своим вниманием прекрасный пол. Однажды, вспоминал ленинградский артист Всеволод Кузнецов, увидев на Невском проспекте красивую девушку с эскимо, Луспекаев попросил ее дать куснуть мороженое. Девушка не отказала. Вкусив мороженого, Луспекаев воскликнул: "Какая чистая, открытая душа!" И здесь же на все ресторанные деньги купил у цветочницы букеты и вручил громадную охапку цветов девушке. Ресторан в тот день пришлось отменить.

Однажды в доме Олега Ефремова собрались гости за дружеским ужином. Среди них был Павел Луспекаев. Ему вдруг Ефремов предложил перебраться в столицу, к нему в "Современник".

- Олежка, замечательный ты человек! - сказал Луспекаев. - Ты же знаешь, как я люблю тебя и твоих ребят, но сейчас мне самое время сниматься. Вот и Георгий Александрович [Товстоногов] обратно в театр зовет. Я, говорит, для тебя специальные мизансцены придумаю, чтобы тебе не слишком много нужно было двигаться, но я отказываюсь.

Потом, плутовски оглядев всех сидевших за столом, Луспекаев добавил: - И потом, ты посмотри на меня, нет, ты посмотри на меня: ведь если такое выйдет на твою сцену, то весь твой "Современник" провалится! Ефремов расхохотался и сказал: - Ты прав, Паша. Не нужен тебе никакой театр, ты сам театр!

Долой костыли!

В 1962 году у Луспекаева обострилась болезнь ног, и на одной ступне образовалась серьезная рана, которая никак не зарубцовывалась. В 1964 году ему ампутировали стопы обеих ног. Но адские боли не отпускали. По рекомендации врачей стал принимать сильнодействующий болеутоляющий наркотик - пантопон. "Мне противно держать перо и что-то писать, но я должен записать, что в течение суток уколол что-то около 16 кубиков, - записал в своем дневнике актер. - Я погряз в этой мрази и хочу, чтобы быстрее наступил конец..."

Но попадать в плен к наркотикам он не пожелал и самостоятельно "соскочил" с иглы. Здесь ему очень помогла министр культуры Екатерина Фурцева. До нее дошли слухи о страдающем от болей актере-самородке, который снимается, несмотря на это, в кино. Госпожа министр распорядилась раздобыть для Луспекаева нужные лекарства за границей. И он, по его собственному признанию, почувствовал себя счастливым.

"Люди! - напишет потом в дневнике Луспекаев. - Я боюсь даже верить, но через три часа будет трое суток, как я сделал последний укол... Муки адовы я прошел. Дай Бог, наверное, с каждым днем будет лучше... Терплю!.. Вымотало страшно, вот уже почти неделя, как я ничего не ем, ослаб, ужасно устал". И вот наконец в его дневнике появилась запись: "Да, да! Поборол! Самому не верится! Пантопончики тю-тю! Будь они прокляты. Конечно, эта гадость еще долго будет выветриваться из организма, но главное - я поборол! И могу смело сказать себе - молодец?!"

- В съемочной группе "Белое солнце пустыни" царила паника, - вспоминает Владимир Мотыль. - Кончилось лето, а поиски исполнителя на роль Верещагина безбожно затягивались.

На пробах артисты проваливались один за другим. Изначально был на примете Павел Луспекаев. Он запомнился в таких фильмах, как "Балтийское небо" (1961), "Республика ШКИД" (1966), "Три толстяка" (1966). Но режиссер трудно себе представлял, как человек, перенесший ампутацию обоих стоп, сможет вынести колоссальные физические нагрузки? К примеру, как снимать сцены драки на баркасе?

Владимиру Мотылю пришла идея: костыли для героя. Верещагин - герой "германской" войны, кавалер Георгиевских крестов, и ничего удивительного, что у него костыли. В воображении режиссера замелькали сцены драки на баркасе. Как герой пустил в дело костыли и как бандит метнул нож, угодивший в деревянную ногу, а Верещагин даже не поморщился. С этой идеей Владимир Мотыль пришел домой к Павлу Луспекаеву. Но тот на корню отверг идею с костылями. Показал чертеж металлических упоров, которые будут вделаны в сапоги, и он сможет без палки передвигаться. "Я сыграю то, что ты придумал, - произнес Павел Луспекаев. - А инвалида успею в другой какой-нибудь картине".

На съемки "Белого солнца пустыни", которые проходили в Дагестане, под Махачкалой, и в туркменской пустыне возле города Байрам-Али, отправился Павел Луспекаев с женой Инной Кирилловой. Павел был еще влюблен в молодую актрису Татьяну Ткач. И когда его приглашали на роль Верещагина, говорят, он поставил условие, что будет сниматься только с ней. Татьяне Ткач дали роль старшей жены в гареме Абдуллы. Сцен отсняли много, но после сокращения картины от "старшей жены" осталась лишь одна фраза - "А может быть, Гюльчатай его плохо ласкает?" - да голый живот в сцене, когда жены, пряча лица от Сухова, задирают юбки. Вся съемочная группа знала, что Верещагин неравнодушен к "старшей жене Абдуллы". Догадывалась и жена Луспекаева. Бывало, она придет в номер к Татьяне Ткач и попросит: "Танечка, Паша отказывается есть, говорит, что пищу примет только из твоих рук. Приди, покорми его, пожалуйста!"

В дни съемок Луспекаеву приходилось немало вышагивать на своих протезах по зыбучим пескам. Каждый шаг причинял адскую боль. Режиссер хотел, щадя актера, сделать роль Верещагина статичной, свести набор движений к минимуму. Но Луспекаев противился - играл, преодолевая боль, сам, без дублера. Порой помногу дублей, как, например, в знаменитой сцене на баркасе, где он расшвыривает в море бандитов с криком: "Помойтесь, ребята!"

Павлу Луспекаеву удалось посмотреть "Белое солнце пустыни" за две недели до смерти. На премьеру он пригласил Михаила Козакова с 12-летней дочерью. Вспоминает Михаил Козаков:

"Была ранняя весна, он медленно шел по улице, опираясь на палку, в пальто с бобровым воротником, в широком белом кепи-аэродроме - дань южным вкусам, и волновался, как мальчишка.

- Нет, Михаил, тебе не понравится. Вот дочке твоей понравится. Катька, тебе нравится, когда в кино стреляют? Ну вот, ей понравится.

- Успокойся, Паша, я тоже люблю, когда в кино стреляют.

- Ну, правда, там не только стреляют, - улыбнулся он.

- После фильма он рассказывал о съемках, хвалил Мотыля, подмигивал мне, когда прохожие улыбались, оборачиваясь на него. "Видал, видал, узнают!" А потом сказал: "Я, знаешь, доволен, что остался верен себе. Меня убеждали в картине драться по-американски, по законам жанра. Мол, вестерн и так далее. А я отказался. Играю Верещагина, колотушки у меня будь здоров, вот я ими и буду молотить. И ничего, намолотил..." И он засмеялся так весело и заразительно, что и мы с дочкой заржали на всю улицу".

Повезло в любви.

В марте 1970 года Луспекаев приехал в Москву сниматься в фильме "Вся королевская рать". К середине апреля он успел сняться в двух эпизодах и готовился к третьему, съемки которого были назначены на 18 апреля. 17 апреля в час дня Луспекаев позвонил из гостиницы "Минск" Михаилу Козакову, который также снимался в фильме. Этот телефонный разговор на всю жизнь запомнил Михаил Козаков:

"- Миш, это я.

- Привет, Паша, как ты?

- Да вот сижу в гостинице "Минск" в номере модерн. Мне в "Пекине" больше нравилось, просторней. А здесь, как ни повернусь, обо что-нибудь задеваю. Ну да черт с ним! Главное, скучно без работы. Вообще я вашу Москву не люблю. В Ленинграде лучше. Я хоть теперь пешком не гуляю, трудно, да и на машине приятнее, хоть и из окна, а все-таки вид... Нет, когда снимаешься, все равно, а вот когда не хрена делать - скучно...

- Паша, ты как себя чувствуешь?

- Нормально... Ну ладно, работай".

Когда в три часа дня Михаил Козаков спускался в съемочный павильон, у раздевалки он столкнулся с бледным Володей Орловым, вторым режиссером картины. Не попадая рукой в рукав пальто, тот выкрикнул: "Паша умер!" - "Какой Паша?" - не понял Козаков. - "Паша! Паша Луспекаев!.."

Умер артист от разрыва сердечной аорты. Слова из песенки "Не везет мне в смерти - повезет в любви" оказались для него пророческими. Павел не дожил до 43 лет, умер в нелюбимой Москве накануне 100-летия со дня рождения Ленина. Юбилейные хлопоты заслонили кончину великого артиста. А в любви ему действительно повезло и не только в личной, но и во всенародной.

Супруга Павла Луспекаева Инна Кириллова пережила мужа на 18 лет. До выхода на пенсию она работала в БДТ, затем вела драматический кружок в Ленинградском архитектурно-строительном техникуме. Умерла в 1988 году, похоронена рядом с мужем. Дочь Лариса окончила исторический факультет Ленгосуниверситета. Сегодня работает заместителем директора пансионата "Балтиец". "Мне было 11 лет, когда отца не стало, - рассказала корреспонденту "НГ" Лариса Луспекаева. - Он уделял моему воспитанию времени больше, чем моя мама. Особенно он очень много занимался со мной, когда из-за болезни не ходил на работу и находился дома. У него был хороший характер, не был раздражительным, умел прощать, любил людей". Внук Саша ходит в первый класс, а внучка Даша решила пойти по стопам Верещагина - она студентка второго курса Санкт-Петербургского филиала Российской государственной таможенной академии.

Бесик Пипия

Ланина Т. Я Луспекаева на эту роль… правда, хорошо?! // Невское время. 2002. 20 апр.
Павлу Луспекаеву семьдесят пять... Реально осознать этот возраст артиста невозможно. Каким бы он встретил свой юбилей, как вписался в нынешнюю, совсем другую жизнь, поддался ли искушениям, что сыграл на сцене и в кино за три с лишним десятилетия, разделившие его с нами? Олег Борисов, близкий товарищ, еще в 1993-м попытался прикинуть на него новую ситуацию: "Хочу представить себе Луспекаева режиссером спектакля. Или выпрашивающего себе роль. Или выступающего с вечером песен... Он, наблюдая однажды, как один из его коллег "ставил", несколько раз прошел мимо него, задевая локтем и бормоча эпиграф к "Пиковой даме" (прибавляя от себя только одно слово): "Так, в ненастные дни, занимались они СВОИМ делом... так, в ненастные дни, занимались они СВОИМ делом".
Конечно, Луспекаев разделил бы триумф фильма "Белое солнце пустыни", получил полной мерой признание миллионов зрителей, усмехнулся, узнав, что его Верещагина называют "главным таможенником страны". Возможно, и Государственную премию дали бы не посмертно...
Правда, артиста ждали бы и неожиданности - через двадцать пять лет после выхода картины стали известны чиновничьи "поправки", касавшиеся, в частности, и его героя: "Кто такой Верещагин? Вспомним по фильму его походный сундук с фотографиями. Да ведь он - царский офицер! Не понятно, на чьей он стороне - белых или красных! Прояснить! А лучше вообще снять всю эту верещагинскую линию". И еще: "Белый" Верещагин спаивает "красного" Петруху. А Сухов, вместо того чтобы пресечь и наказать подчиненного, сам опрокидывает стакан самогонки". Не понравился "эпизод с икрой". В нем разглядели "намек на кремлевское снабжение"?! Досталось постановщику фильма Владимиру Мотылю и композитору Исааку Шварцу за выбор стихов: "Зачем было приглашать Булата Окуджаву? Ведь его персональное дело (издание книги за границей) рассматривается в высоких партийных инстанциях?"
Но все это случится потом. А в апреле 1970-го он уже знал, что Андрей Кончаловский предложил без проб сыграть чеховского доктора Астрова в фильме "Дядя Ваня". Владимир Мотыль планирует снять его в роли Несчастливцева в картине "Лес" по пьесе Островского. Возможна роль крестьянского вожака в трехсерийном телефильме "Емельян Пугачев". Татьяна Лиознова назвала его фамилию среди претендентов на роль Мюллера в "Семнадцати мгновениях весны". Недавно прошли пробы на роль Черноты в "Беге" у Алова и Наумова. Жаль, что режиссеры испугались его возможной хромоты, ведь он просил партнершу Татьяну Ткач передать им: "Только Паша Луспекаев может по Парижу в кальсонах пройтись". Звонит Георгий Александрович Товстоногов, идут переговоры об Отелло и Борисе Годунове... Роль венецианского мавра уже разбередила актерскую фантазию. В одном из ночных разговоров сказал режиссеру: "Ты знаешь, как я буду душить Дездемону? Я задушу ее в поцелуе. Главное в характере Отелло - нежность!"
К пушкинскому Годунову однажды уже приближался, эскизно сыграв монолог Бориса "Достиг я высшей власти...". Готовился к работе несколько месяцев. Однажды в поезде по дороге на гастроли попросил Татьяну Доронину послушать: "Понимаешь, это не торжество, это почти растерянность оттого, что все получилось не так, как ожидал. Поэтому "Достиг я высшей власти" - это как издевательство над собой. Понимаешь, понимаешь? Подожди, я еще раз повторю, где не поверишь - скажешь!.." И он опять начинает читать, глаза расширяются, становятся незнакомыми, совсем чужими, почти безумными в конце монолога. Когда дошел до фразы "И мальчики кровавые в глазах", то глаза закрыл, словно его веки защитят от проклятья, от кровавого сна, от совести, от суда людей и Бога".
На сохранившейся пленке другой вариант. Годунов - Луспекаев погружает нас в сам процесс постижения истины об "ужасном веке", о народе и самом себе. И постижение это не знает ни меры, ни предела. Его Годунов готов принять возмездие, но остановиться в поисках ответов не может. Луспекаев остался недоволен материалом и больше к работе не возвращался. Сомнения не оставили его и после разговоров о роли с Товстоноговым. "Эту роль нельзя сыграть, в ней только подохнуть можно!" - делился он с Иваном Краско.
Мог ли он знать, что судьба его не оставит и в последние отпущенные ему месяцы вновь предъявит старую проблему - человек и власть. К тому же играть придется американца, наивного провинциала, неопытного политика, только что узнавшего, что в избирательной кампании на пост губернатора его использовали как "подсадную утку"! Как играть иностранцев в советском театре и кино было известно заранее, их образы давно отлились в штампы. Луспекаев готовился к работе азартно. Не раз перечитан роман Пена Уоррена "Вся королевская рать", страницы испещрены многочисленными пометами. Художник и костюмеры замучены вариантами покроя, поисками в комиссионках плаща и шляпы, скрупулезно подбирается фасон стрижки, самостоятельно куплен золотой перстень-печатка. В результате в физическом облике Вилли Старка нет ничего сугубо "американского". Скорее он похож на фермера из заштатного городка. Большому, сильному телу тесно в парадном костюме, галстук давит шею. Приближение к образу идет не за счет клишированной внешней формы, а благодаря чувственному погружению в реальность характера.
Уже сыграна важнейшая сцена, в которой вполне одинарный сюжетный ход - борьба за власть - неожиданно получает у актера безбоязненно откровенные исповедальные обоснования. 
Немногие видели эти кадры, включенные в документальный фильм об актере. В сущности, самой роли еще не было, два дубля одной сцены. Но как по фрагменту мы домысливаем классическую скульптуру, так становится ясно, что "особенности американского механизма" можно играть, разрушая опостылевшие клише. Театральное время раскололось - до Луспекаева и после него. Вот почему, когда постановщик "Всей королевской рати" стал искать замену, едва ли не в день его кончины, оказалось, что сделать это трудно. Свидетель "поисков", артист Михаил Козаков, рассказывает: "Кто только не пробовался на роль Хозяина: Андрей Попов, Юрий Любимов, Алексей Марков и даже сопротивлявшийся этому Олег Ефремов. Мы обращались к Бондарчуку и Ульянову. Оба по разным причинам отказались. На ум приходили молодой Охлопков, Ливанов, Николай Симонов, ушедшие Лукьянов и Женя Урбанский. Выяснилось, что больших артистов в полном смысле этого слова нет или почти нет. Перевелись. Неврастеники, интеллектуалы, социальные герои - пожалуйста, а вот таких, как Луспекаев, нет".
Ефим Копелян объяснил ситуацию впрямую: "Я бы с радостью, роль замечательная - и моя, и время у меня есть. Но после Пашки... нет, не буду. Не буду - и баста".
Но вернемся к юбилею. Кто же мог собраться за праздничным столом. Юбиляр так любил компании.
Не придет любимый режиссер, мейерхольдовский ученик Леонид Викторович Варпаховский. Это он, едва появившись в тбилисском Русском драматическом театре имени Грибоедова, предложил, вопреки недоумению труппы, сыграть Тригорина в "Чайке". Если бы только шепотки среди коллег, он и сам сомневался: "Ну какой я Тригорин?" На сцену вышел в клетчатых панталонах, дырявых башмаках, с самодельными удочками - ничего близкого к традиционному "светскому льву". Но настороженный зал неотступно следит за Тригориным - Луспекаевым, с каждой минутой убеждаясь, что Чехов написал именно такого... Не забыть и отзыва художника Василия Шухаева, современника Бенуа, Коровина и Головина: "Трудно представить, что можно было выбрать на роль Тригорина более неподходящего актера, но в то же время невозможно представить, чтобы эту роль можно сыграть лучше".
Нет Розы Сироты. Она встретила его на набережной Фонтанки, когда он приехал весной 1959-го поступать на сцену БДТ. Это ей он шептал на читке "Варваров": "Я боюсь!" И она первая проницательно почувствовала, что "антигероя" он играть не станет, как ни смиряй его темперамент пластическими мизансценами. Роль Черкуна движется к трагедии - "суперменство съедает личность".
Приедет ли Доронина - в "Варварах" замечательно играла Надежду. Не так давно в "Дневнике актрисы" вспоминала: "На другой день после премьеры в театре рассказывали, как один знаменитый критик кричал на Невском, обращаясь к другому, не менее знаменитому: "Вы видели вчера, как Доронина целуется с Луспекаевым? Идите! Смотрите!" В стерильном мире тогдашней сцены просто подзабыли, что человечество делится на мужчин и женщин. Надо ли удивляться, что поцелуй на сцене стал театральным событием!
Не будет Смоктуновского. Когда первый раз увидел его князя Мышкина, написал Варпаховскому: "После первого акта я был до того потрясен, что подумал - зачем я на сцене работаю?!" Потом успокоился. Узнав, что спектакль будут восстанавливать, страстно захотел сыграть Парфена Рогожина, ревновал роль к первому исполнителю. Не случилось. Вместо нее со Смоктуновским и Дорониной пытался оживить на сцене вымороченную "Иркутскую историю" Арбузова. Однажды не выдержал и в самой драматической по замыслу автора сцене громко сказал партнеру: "Я пустой!"
Не сядет за стол Ефим Копелян... А как репетировали, как играли беглых каторжников - белого Джексона и черного Галлена, "скованных одной цепью". Стервенели от ненависти друг к другу и приходили к согласию - подстегивал страх, звуки погони, общая цепь, но и догадка, что преграды между людьми нет, главное - не попасть в сети нелепого высокомерия, с какой нежностью его Галлен пел Джексону негритянскую колыбельную "Уехал наш Семми"...
Не здесь ли начиналась его актерская тема - тема человеческих связей как высшей ценности жизни? В конце концов в "Белом солнце пустыни" Верещагин и Петруха провели вместе несколько часов - пили, ели, таможенник пел "Ваше благородие, госпожа удача...", а два человека, вчера еще чужие друг другу, переживали мгновения братской близости, и одна судьба уже витала над ними. 
Стол большой, хватит места для всех, кто вспомнит, - с кем играл на сцене, снимался в кино и на телевидении, сидел в гримерках, ездил на гастроли, гулял в компаниях, пил вино, пел песни, рассказывал анекдоты, читал свои рассказы и отвечал не раз на вопрос: "Как это у тебя выходит?" правилом своей "системы": "Ну, я не понимаю, как это у тебя не получается. Ты текст знаешь? Ну вот, возьми и скажи его просто!"
Народа придет много, но одно место оставлено Мастеру, в союзе с которым состоялась его сценическая судьба. Инженер Черкун, негр Галлен, солдат Бонар, казак Макар Нагульнов созданы на репетициях у Товстоногова. Вместе искали, радовались, если был успех. Дорого стоят его слова после "Варваров": "Какой подарок городу!", а на первом прогоне "Горя от ума" репетировал Скалозуба, но так и не сыграл из-за болезни ног - резюмировал: "Полностью в стиле спектакля пока только один человек - Паша". Молоды были, принадлежали театру, как говорил Георгий Александрович, "в условных обстоятельствах сцены жизнь более вдохновенна, более жизнерадостна". Недаром Сергей Юрский однажды вспомнил эпизод на репетиции "Горя от ума": "Страсти накалились. Луспекаев попросил меня играть за него, а сам стал показывать Чацкого. Потом Фамусова стал проигрывать Г. А. Товстоногов, а Скалозуба - В. П. Полицеймако. Потом я вернулся к Чацкому, а Паша стал показывать Фамусова. Мы спорили, кричали, хохотали, искали... Хорошее было время".
Но Гоги нет, так он стал называть главного режиссера, кажется, через месяц после своего появления в БДТ, приводя в ужас актеров труппы, - обращался на "ты", мог спокойно попросить у него сигарету из "священной" для всех пачки "Мальборо". Олег Борисов на следующий день после ухода Товстоногова из жизни записал в дневнике: "Товстоногов "присоединился к большинству - не просто к большинству, но лучшему. 
Через некоторое время он пригласит меня на какую-нибудь роль. Возможно... В свой новый театр. Скажет: "Олег... тут близятся торжества Диониса. Я Луспекаева на эту роль... правда, хорошо?!"

Татьяна Ланина

Осовцов C. Любить человека // Петербургский театральный журнал. 1998. № 16
Когда всемирно известный актер и режиссер Лоренс Оливье увидел на сцене БДТ Павла Борисовича Луспекаева, он сказал: — У вас есть гениальный актер. Вот этот… Не могу выговорить фамилию, извините…
Резюме бесспорного авторитета у многих в театре вызвало недоумение: ведь сцена БДТ знала немало актеров, рейтинг которых, выражаясь спортивным языком, был ничуть не ниже луспекаевского. Достаточно назвать Смоктуновского, Копеляна, Борисова, Лебедева, Стржельчика, Юрского… Как говорят в таких случаях, список можно продолжить. 
Не только зрители, но и партнеры по сцене далеко не сразу осознали гениальность Паши (так люди театра по-свойски его называли). Видимо, прав был поэт: «Лицом к лицу лица не увидать, большое — видится на расстояньи». 
Путь на сцену Большого драматического театра был для Луспекаева не легок и не скор. Когда в 1946 году приехал он в Москву экзаменоваться в Щепкинское училище при Малом театре, у него за плечами уже была многотрудная, многострадальная биография: Луганское ремесленное училище, партизанский отряд на Украине в годы войны, серьезное ранение разрывной пулей, которое потом сделало его калекой, госпиталь и даже дебют на провинциальной сцене. 
Луспекаев сразу очаровал Товстоногова. Подводя итоги трагически недолгого пребывания актера в театре, который носит ныне имя режиссера, Товстоногов говорил, что Луспекаев — одна из самых ярких индивидуальностей, которая ему встречалась. Приход всякого артиста в уже сложившийся коллектив — процесс сложный: ему приходится как бы заново усваивать чужой язык. Для Луспекаева этот процесс оказался на удивление органичным. Чувство сценической правды у него было развито до такой степени, что, казалось, существовать в предлагаемых обстоятельствах ему легче, удобнее, привычнее, чем в непосредственной реальной жизни. Равняться на него приходилось даже выученикам Товстоногова. 
В те дни, когда Луспекаев пришел в театр, начинались репетиции горьковских «Варваров». На центральную роль инженера Черкуна был назначен Кирилл Лавров. Товстоногов, который не признавал в театре дублирующих вторых составов — не иначе, как для попытки, для знакомства, — поручил эту же роль новичку. После первых же репетиций, когда актеры еще не вышли на сцену, а только примеривались к ролям, Лавров так был восхищен Луспекаевым, что попросил Товстоногова оставить его единственным исполнителем своей роли. Такое на театре если и случается, то реже, чем солнечные затмения. 
Не изжит взгляд даже у специалистов, — что актер может быть в жизни одним, а на сцене, на экране — совершенно другим, на себя не похожим. Примерно, как в стародавние времена, когда в лицедеях видели существо, говорящее чужие слова не своим голосом. Чистое недоразумение. Нужно было бы принять за правило, сделать законом сентенцию Ибсена: «Художник может сделать только то, модель чего он находил в себе, хотя бы частично, хотя бы на короткое время». 
Только однажды автору этих строк довелось интервьюировать Павла Луспекаева. Было это после репетиции «Горя от ума», где артист уже примеривался к роли Скалозуба. На вопрос — с чего начинается у него вхождение в роль, Луспекаев, не задумываясь, сказал: 
-Я должен полюбить этого человека.
-А если это человек отвратный, недостойный любви?
-Тогда это не моя роль… Впрочем, — добавил он после заминки, — не бывает человеков, которых никто никогда не любил. Значит, что-то завлекательное в них было. За это и надобно зацепиться… У каждого прохвоста есть на свете хоть одна преданная душа, которая будет прощать ему любые прегрешения…
-Мать?
-Нет, бывает и мать осудит, проклянет собственного сына…
-Тогда кто же этот всепрощенец?
— Он сам. Как сказал какой-то неглупый человек — полюби самого себя, и этот роман имеет шанс продлиться всю жизнь… 
Наглядной иллюстрацией к этим словам актера мог бы стать полковник Скалозуб в товстоноговском «Горе от ума». (Болезнь подкосила артиста в разгар репетиций, лишив надежды сыграть премьеру.) И — почти как всегда — полнейшая неожиданность: насквозь знакомый всем со школьной скамьи тупой солдафон предстал личностью, знающей себе цену. 
По точному наблюдению Товстоногова, Луспекаев не создан был для ролей мелкого масштаба, разумеется, не в смысле эпизодических, а мелкого пошиба. Его герой неизменно оказывался крупным человеком. Даже Скалозуб. Начисто лишенный карикатурности, контактный, общительный, он выглядел импозантно. Сознание собственной значительности, собственного превосходства диктовало ему снисходительно-добродушное отношение ко всем, в том числе даже к Фамусову. Подчеркнуто чеканно, по-военному, демонстрировал некую утомленность от оказываемого ему всеобщего почтения. 
Боец Отечественной войны («засели мы в траншею…»), луспекаевский Скалозуб с какой-то застенчивой гордостью повествовал о былых героических сражениях, о лихих победах над французами, простецки защищал преимущество боевых армейских офицеров перед баловнями-белоручками царской гвардии… Многозначащая деталь: после первого прогона спектакля Товстоногов резюмировал: «Полностью в стиле спектакля пока только один человек — Паша». 
Бывают роли, сыгранные актерами отменно хорошо, проникновенно. Они доставляют зрителям эстетическое удовольствие, наслаждение. Тем более они ценятся. Но бывают роли, сыгранные редкостно, эпохально, роли-открытия. Они намечают в искусстве новые перспективы, подсказывают метод работы, иной подход ко многим другим ролям. Таким открытием, наряду с несыгранным Скалозубом, был образ Ноздрева, запечатленный Луспекаевым в телевизионной инсценировке «Мертвых душ», над которым он трудился незадолго до смерти, около полугода, прежде чем достиг совершенства. 
Луспекаевский Ноздрев привел в такое восхищение Юрия Толубеева, игравшего в том же фильме Собакевича, что тот не пропускал ни одной луспекаевской репетиции, несмотря на то, что у них не было общих сцен. По словам режиссера Александра Белинского, Толубеев «всхлипывал от наслаждения». Без тени преувеличения, он затмил в этой роли таких великих актеров, как И. М. Москвин, Б. Н. Ливанов. 
Казалось бы, что можно приплюсовать личного, неожиданного к полнокровной, причудливой фигуре Ноздрева, выписанной гоголевской гениальной кистью? И все-таки прав драматург Володин, настаивая, что образ, созданный Луспекаевым, еще полнокровнее, многограннее, живее — страшно сказать — и литературного и всех сценических. Действительно, Луспекаев как бы раздвинул своей парадоксальной фантазией узкие для него словесные рамки, сказал даже больше, чем автор, нигде не нарушая его волю, не противореча логике характера. 
«Побратавшись» с Ноздревым, артист ощутил его человеком «безумно трогательным». Действительно, нельзя не подивиться, как искренно дрожит голос, как закипают слезы обиды луспекаевского Ноздрева, оскорбленного в своих лучших, дружеских чувствах прохвостом Чичиковым: «Я думал было прежде, что ты хоть сколько-нибудь порядочный человек…» 
Рамки летучего очерка не позволяют сколько-нибудь внятно рассказать хотя бы о тех ролях Луспекаева, которые пережили и еще надолго переживут их создателя. Секрет их живучести в том, что он интуитивно внял наставлению Толстого, который предупреждал, что величайшее заблуждение считать человека умным или глупым, добрым или злым, сильным или слабым. На самом деле — человек есть «вещество текучее», в нем много всего намешано. 
Заряженный — или, вернее, зараженный — идеей соцреализма, Горький в «Варварах» настырно разоблачал интеллигенцию, насаждающую цивилизацию в варварском захолустье варварскими же способами. У Луспекаева в товстоноговском спектакле инженер Черкун — красивый, дерзкий, с огненно-рыжей шевелюрой — казался динамитом, призванным вспучить стоячее болото города Верхополье. 
В горьковской же телевизионной инсценировке «Жизнь Матвея Кожемякина» Луспекаев не стал опять-таки назойливо разоблачать «окуровщину». Его Матвей болел, страдал, бунтовал против надвигающейся смерти. 
Нагульнов в «Поднятой целине» явился не только — а быть может, не столько — шолоховским, сколько луспекаевским. Он был охвачен детски-наивным обжигающим азартом «мировой революции», борьбой за «всеобщий интернационализм» против тех, у кого «кровя заржавела». А разве такого рода честные экстремисты — только в прошлом? 
Пронзительно-обжигающе сыграл актер роль негра Галлена в товстоноговском спектакле «Не склонившие головы». Негр сбежал из тюрьмы с белым Джексоном (Е. Копелян). Они скованы одной цепью, и успех побега зависит от их взаимовыручки. Луспекаев блестяще воплотил в этом образе тему доброты и доверия к людям, даже к белым, причинившим ему столько зла. Это был потрясающий дуэт Луспекаева и Копеляна. 
А как современно прозвучала бы роль Вилли Старка в телефильме по роману Уоррена «Вся королевская рать», если бы Луспекаев успел ее доиграть. По существу, он снялся только в двух-трех сценах, но рисунок образа обозначил крупно, мощно, трагично. Взрыв ярости клокотал в груди провинциала, который вдруг осознал, что был только марионеткой, подсадной уткой в предвыборной кампании беззастенчивых, циничных воротил от политики. 
В любимом миллионами зрителей кинофильме режиссера В. Мотыля «Белое солнце пустыни» он снимался с ампутированными ступнями. Именно взъерошенный, забубенный царский таможенник Верещагин определил стилистику фильма, близкую былинному эпосу. Как злободневно сегодня звучит верещагинская присказка: «Я мзду не беру. Мне за державу обидно». Кстати, характернейшая деталь: по словам режиссера, вскоре после начала съемок все как-то позабыли, что имя Верещагина по сценарию — Александр, и стали называть его Павел, Паша. 
Луспекаев не был режиссером — никогда на эту роль не претендовал. Но кинорежиссер признавался, что встреча с ним заставила его иначе понять природу актерской работы в кино. 
Драматург Александр Крон полагал, что Луспекаев обладал «сильным, хотя и недостаточно дисциплинированным умом». Увы, ошибки свойственны и проницательным людям, большие ошибки — большим людям. По единодушному свидетельству актерской братии, Павел работал страстно, яростно, порой мучительно, не делая скидок ни себе, ни другим. Часами, неделями, месяцами не расставался с тетрадкой, замусоливая ее до неудобочитаемости. Ходил мрачный, нервный, несправедливый к близким, пока текст роли не становился как бы частью его самого. Вот тогда глаза-маслины начинали умиротворенно светиться. 
О какой творческой недисциплинированности может идти речь, если о своих героях Луспекаев говорил часами, рассказывая о них такие подробности, которые вряд ли были ведомы и самим драматургам. Его самоотдача в творчестве не знала границ: каждая репетиция — главная в жизни, каждый спектакль — единственный, неповторимый.На киносъемках — несмотря на нестерпимую боль в ступнях — испытывал восторг творца. И это заражало всех участников. Замирала вся студия. Операторы порой забывали переводить камеру, не могли отвести взгляда от Пашиного лица. Те, кому хоть раз посчастливилось соприкоснуться с ним на репетиции или на съемочной площадке, подпадали под мощь его магнетического таланта. Считанные мгновения довелось быть партнером Луспекаева на съемочной площадке моему другу, мастеру художественного слова Вадиму Каткевичу. Свой восторг он запечатлел даже поэтическим слогом: 
На съемках — Луспекаев!
Весь кинопавильон
Восторженно вздыхает,
В талант его влюблен.
Я верю и не верю
Мгновенью своему:
Ведь я же в полной мере
Сейчас партнер ему!
Ах, где бы надпись высечь,
Храня крылатость ту:
«Спасибо, Пал Борисыч,
За вашу высоту»?
Надгробье над Актером, -
Дожди его секут.
Я был Его партнером
Четырнадцать секунд… 
Ничто человеческое — будь то высокое или порочное — не было ему чуждо. В его творениях сказались все грани актерского темперамента: от необузданно-стихийного до осознанно-регламентированного. Он мог в порыве страсти сорвать с витринной галереи театра портрет актрисы, не ответившей на его пылкие чувства. Мог в ресторане Дома актера вспорхнуть на эстраду, чтобы вместо анемичного певца с драматическим надрывом — под бурные аплодисменты пьющих и жующих — зажигательно спеть «Очи черные». 
Но он же, отдавая положенную дань Бахусу, не позволил себе ни разу в жизни опоздать на репетицию. Он же мог бесстрашно вступиться за любого несправедливо обиженного товарища перед самыми высокими инстанциями. 
Роль Макара Нагульнова в «Поднятой целине» стала для Луспекаева последней в театре. После ампутации обеих стоп он больше на сцену не вернулся. А мог ли он дожить свой век в театре? Во всяком случае, Товстоногов, как он сам признавался, этому не воспротивился бы. Ведь такие случаи история театра знала: знаменитая француженка Сара Бернар с ампутированной — не ступней, а ногой — выступала на протезе даже в роли Гамлета. Да и в театре имени Моссовета его украшением до самой смерти оставался безногий Осип Абдулов. Но Луспекаеву, видимо, претила малейшая снисходительность — особенно на сцене — к его хромоте, которая вызывала бы у зрителей жалость, сострадание. 
В тридцать пять лет болезнь сосудов уложила Луспекаева на операционный стол. Сначала пришлось согласиться на ампутацию одной стопы, а вскоре и другой. Видимо, отозвалось голодное военное детство, партизанская рана, а вдобавок губительное пристрастие к куреву еще со школьных лет… Но Луспекаев не сдавался. Если инвалиду нет места на театральной сцене, есть еще, к счастью, телевидение, киноэкран, где покадровая съемка, крупные планы, монтажные хитрости способны замаскировать изувеченную походку. 
Жизнь Луспекаева оборвалась на взлете, и эта смерть не была естественной кончиной больного человека, израсходовавшего весь жизненный ресурс. То была трагическая гибель творца, успевшего сказать в искусстве новаторское, но далеко не последнее слово. 
Не успел сыграть на премьере Скалозуба, закончить съемки в телефильме «Вся королевская рать». Остались несыгранными обещанные Товстоноговым Борис Годунов, о котором мечтал неотступно, Отелло, к которому примерялся по-пушкински: не ревнив, а доверчив. Кинорежиссер Кончаловский хотел видеть его Астровым в «Дяде Ване». Очарованный Мотыль — Несчастливцевым в «Лесе». Знаменитый Райзман загорелся желанием работать с ним в очередном фильме… 
«Не везет мне в смерти — повезет в любви». Слова теперь уже популярной песни оказались пророческими. В любви ему напоследок действительно повезло. И не только в семейной, супружеской, но — не меньше — в зрительской, всенародной. А вот смерть ему не задалась. Умер он в нелюбимой Москве, накануне столетия со дня рождения Ленина. Юбилейные хлопоты, положенные великому вождю, заслонили кончину великого артиста. Впрочем, тогда еще мало, очень мало кто понимал масштаб утраты. 
Как это ни обидно, при жизни о Луспекаеве писали крайне скупо, да и умер он не в тех актерских рангах и чинах, какие ему полагались по самым взыскательным меркам. Даже «Театральная энциклопедия» умудрилась " не заметить" Павла Луспекаева. Правда, потом, незадолго до смерти, в тощеньком дополнении поместила пятистрочную справку из послужного списка актера, составленную ныне покойным завлитом БДТ Диной Шварц. 
С кем можно сравнить Павла Луспекаева? Строго говоря, настоящего художника можно сопоставить только с ним самим: все, что не имеет единственного числа, искусством считаться не может. Оригинален не столько художник, которому никто не подражает, сколько тот, кому подражать невозможно. 
Луспекаев из породы гениев, которых принято называть незаменимыми. Его место в театре по-прежнему вакантно. Его будет не хватать всегда, каких бы высот ни достигло в перспективе искусство театра. Только истинные художники понимали это вполне. Когда талантливейшему Копеляну предложили заменить скончавшегося Луспекаева в телефильме «Вся королевская рать», он отказался наотрез, хотя роль идеально соответствовала его актерской индивидуальности: «Нет, ни за что… После Паши — не смогу». 
Октябрь 1997 г.

Семен ОСОВЦЕВ