НА ВСЯКОГО МУДРЕЦА ДОВОЛЬНО ПРОСТОТЫ (1985)

Глумова играет В. Ивченко. Он в труппе Большого драматического сравнительно недавно. Товстоногов из тех режиссеров, для которых многое решает присутствие или отсутствие в его труппе определенного типа таланта. Он не возьмется ставить, если у него нет актера на роль, как он эту роль задумывает. Для того чтобы появился спектакль «На всякого мудреца довольно простоты» Товстоногову был нужен Ивченко — его вкус к парадоксальным задачам, его острая техника, бесстрашность недвусмысленного рисунка и бьющих сценических преувеличений.

Режиссер с первой минуты задает исполнителю бешеный темп — исполнитель этот темп выдерживает.

Как вести роль «крещендо» актёру, если он от начала и до конца словно бы и не сходит с подмостков, на которые с первой минуты вступил на пределе. Можно ждать, что роль будет построена на диминуэндо – на постепенном затухании энергии. Нас ещё только успел удивить резкий, злобный, энергетический темп, взятый с первой минуты. Ещё только успел удивить чердак Глумова: право, почти чердак! Жильё где-то под крышей. В финале четвёртого акта Глумов-Ивченко, спеша распутать происшествие с похищенным дневником, не скатывается вниз по этой лестнице, а перемахивает через перила площадки и прыгает вниз в пролёт. Так спешит. Никакого диминуэндо!

В режиссёрских предложениях есть житейски точное: Глумов знает, что каши малом не испортишь, и что перебора в затеянной им игре не бывает. Это не «двадцать одно». Набирай двадцать два, набирай двадцать три. Чем больше, тем лучше. Чем жирнее и слаще, тем охотнее сглотнут. Пройтись по нутру – это совсем не то, что заставить себе поверить. Правдоподобия никто и не просит: лишь бы было принято и на пользу.

Его партнёры сами соображают, на что Глумов им сгодится.
Мамаеву – чтобы его за него ублажить жену.
Сам не может.
Городулину – чтобы за него сочинял слова.
Сам не может.
Крутицкому – чтобы за него отстоял идею.
Сам не может.

То, что одни из партнёров Глумова ретрограды, другие либеральничают, в спектакле существенным не представляется. Оттенки стёрты. Круг один.
Комедия «На всякого мудреца довольно простоты» всегда прельщала исполнителей роли Глумова возможностью обыгрывать перевоплощения персонажа: почтительный дурень с одним, ненасытный любовник с другой, воплощённое благочестие с третьей, патриот, уязвлённый болями отечества — ещё с кем-то. Но для создателя спектакля эти традиционные возможности не прельстительны. Никаких перевоплощений, Глумов занят всё время практически одним. Проходит свою стажировку. И партнеры хотят от него одного и того же: чтоб делал, что им надобно. Да и сам герой этого спектакля — не артист по натуре.

Если без своего нового актера Ивченко Товстоногов, наверное, не взялся бы за «Мудреца», — точно так же он вряд ли взялся бы за «Мудреца» без своего вечного актера, без Лебедева. В работе Лебедева над стариком Крутицким оценим прежде всего свободу этой работы. Актер ещё никогда не делал подобного. Обновлен сам способ создания роли: после кровного соединения, которым Лебедев поражал, играл ли оп профессора Серебрякова или рысака Холстомера, он находит совершенно иные контакты с персонажем. Он остался в роли соприсутствующим, отдельным. Он своего героя показывает — но показывает всеми силами души. Лебедев показывает вовсе не маску — в том-то и шутка, что нам показывается абсолютно живое существо. Показываются механизмы живого существа. Точнейше выстроенная роль Крутицкого хранит дух сценической импровизации — бурлескной, рискованной, непосредственной.

У спектакля Товстоногова внезапная и жесткая развязка. Глумов входит в круг людей, только что читавших его дневник, как победитель. «Вам я нужен...». Фраза и не обличительная и не благодушная, а жестоко, нагло разъясняющая. Раз уж они прочли его дневник, сами должны понимать: они у него теперь вот где. Каждый его во что-то ввёл, с опасностью для себя посвятил: каждый с ним уже повязан. Это-то он им и говорит внятно.

В спектакле БДТ есть постоянная, гвоздящая сила. В нём первенствуют актёры, способные на резкость — как Лебедев, как Ивченко, как Волкова. Или как Э. Попова, которая играет Турусину.
Ничего от уюта, от уютной блажи. У Турусиной-Поповой царственный жест. У неё не иконочки, не образчики – в молельне огромное «Знамение». Турусина на высотах духа. Манефу почитает не от темноты своей, а от сознания просветлённости.

Та же резкость — у Ковель, играющей Манефу. Резкость снижения. Эта Манефа так же нагло-плохо делает своё дело, как Крутицкий в генерал-губернаторах: Глумову приходится писать шпаргалки и ей.

Комедия в 5-ти действиях, шести картинах

Премьера — 12 февраля 1985 года

Постановка — Герой Соц. Труда, нар. арт. СССР, лауреата Ленинской и Гос. премий СССР Г. А. Товстоногов
Художник — заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат Гос. премий СССР Э. С. Кочергин
Композитор — засл. деятель искусств РСФСР И. И. Шварц
Режиссер — Б. Н. Сапегин
Художник по костюмам — И. В. Габай
Звукорежиссер — Г. В. Изотов
Художник по свету — Е. М. Кутиков
Ведут спектакль: В. А. Соколов и Т. С. Кузютина
  Действующие лица и исполнители:
  Егор Дмитрич Глумов — нар. арт. УССР, лауреат Гос. премии СССР В. М. Ивченко
Глафира Климовна Глумова, его мать — засл. арт. РСФСР О. В. Волкова
Нил Федосенч Мамаев — нар. арт. СССР, лауреат Гос. премии РСФСР О. В. Басилашвили
Клеопатра Львовна Мамаева — засл. арт. РСФСР С. Н. Крючкова / нар. арт. СССР Л. И. Макарова
Крутицкий — нар. арт. СССР, лауреат Гос. премий СССР и РСФСР Е. А. Лебедев
Иван Иванович Городулин — нар. арт. СССР, лауреат Гос. премии РСФСР В. И. Стржельчик
Софья Игнатьевна Турусина — нар. арт. РСФСР, лауреат Гос. премии СССР Э. А. Попова
Машенька — Н. Ю. Данилова
Манефа — нар. арт. РСФСР В. П. Ковель
Егор Васильич Курчаев — Ю. Н. Стоянов
Голутвин — М. В. Данилов / нар. арт. РСФСР Н. Н. Трофимов
Григорий, человек Турусиной — нар. арт. РСФСР Б. С. Рыжухин
Приживалки Турусиной — М. К. Адашевская, В. А. Николаева
Человек Крутицкого — Ю. В. Томошевский
Человек Мамаева — Е. К. Чудаков